Красная Звѣзда

— Отчасти, да; но не вполнѣ, разумѣется, потому что кровь — не все въ организмѣ, и она въ свою очередь имъ перерабатывается. Поэтому, напр., молодой человѣкъ не старѣетъ отъ крови пожилого: то, что въ ней есть слабаго, старческаго, быстро преодолѣвается молодымъ организмомъ, но въ то же время изъ нея усваивается многое такое, чего не хватаетъ этому организму, — энергія и гибкость его жизненныхъ отправленій также возрастаютъ.

— Но если это такъ просто, то почему же наша, земная медицина до сихъ поръ не пользуется этимъ средствомъ? Вѣдь она знаетъ и переливаніе крови ужъ нѣсколько сотъ лѣтъ, если не ошибаюсь.

— Не знаю, можетъ быть, есть какія-нибудь особыя органическія условія, которыя у васъ лишаютъ это средство его значенія. А можетъ быть, это просто результатъ господствующей у васъ психологіи индивидуализма, которая такъ глубоко отграничиваетъ у васъ одного человѣка отъ другого, что мысль объ ихъ жизненномъ сліяніи для вашихъ ученыхъ почти недоступна. Кромѣ того, у васъ распространена такая масса болѣзней, отравляющихъ кровь, болѣзней, о которыхъ сами больные часто не знаютъ, а иногда и просто скрываютъ. Практикуемое въ вашей медицинѣ — теперь очень рѣдко — переливаніе крови имѣетъ какой-то филантропическій характеръ: тотъ, у кого ея много, даетъ другому, у котораго въ ней есть острая нужда, вслѣдствіе, напримѣръ, большого кровотеченія изъ раны. У насъ бываетъ, конечно, и это; но постоянно примѣняется другое, то, что соотвѣтствуетъ всему нашему строю: товарищескій обмѣнъ жизни, не только въ идейномъ, но и въ физіологическомъ существованіи…

VI. Работа и призраки.

Впечатлѣнія первыхъ дней, бурнымъ потокомъ нахлынувшія на мое сознаніе, дали мнѣ понятіе о громадныхъ размѣрахъ той работы, которая мнѣ предстояла. Надо было прежде всего постигнуть этотъ міръ, неизмѣримо богатый и своеобразный въ своей жизненной стройности. Надо было затѣмъ войти въ него, не въ качествѣ интереснаго музейнаго экземпляра, а въ качествѣ человѣка среди людей, работника среди работниковъ. Только тогда могла быть выполнена моя миссія, только тогда я могъ послужить началомъ дѣйствительной взаимной связи двухъ міровъ, между которыми я, соціалистъ, находился на границѣ, какъ безконечно-малый моментъ настоящаго — между прошлымъ и будущимъ.

Когда я уѣзжалъ изъ лечебницы, Нэтти сказалъ мнѣ: «Не очень спѣшите!» — Мнѣ казалось, что онъ неправъ. Надо было именно спѣшить, надо было пустить въ ходъ всѣ свои силы, всю свою энергію, — потому что отвѣтственность была страшно велика! Какую колоссальную пользу нашему старому, измученному человѣчеству, — какое гигантское ускореніе его развитія, его расцвѣта должно было принести живое, энергичное вліяніе высшей культуры, могучей и гармоничной! И каждый моментъ замедленія въ моей работѣ могъ отдалятъ это вліяніе… Нѣтъ, ждать, отдыхать — было некогда.

И я очень много работалъ. Я знакомился съ наукой и техникой новаго міра, я напряженно наблюдалъ его общественную жизнь, я изучалъ его литературу. Да, тутъ было много труднаго.

Ихъ научные методы ставили меня въ тупикъ: я механически усваивалъ ихъ, убѣждался на опытѣ, что примѣненіе ихъ легко, просто, и непогрѣшимо, — а между тѣмъ я не понималъ ихъ, не понималъ, почему они ведутъ къ цѣли, гдѣ ихъ связь съ живыми явленіями, въ чемъ ихъ сущность. Я былъ точно тѣ старые математики XVII вѣка, неподвижная мысль которыхъ органически не могла усваивать живой динамики безконечно-малыхъ величинъ.

Общественныя собранія марсіянъ поражали меня своимъ напряженно-дѣловымъ характеромъ. Были ли они посвящены вопросамъ науки, или вопросамъ организаціи работъ, или даже вопросамъ искусства, — доклады и рѣчи были страшно сжаты и кратки, аргументація опредѣленна и точна, никто никогда не повторился и не повторилъ другихъ. Рѣшенія собраній, чаще всего единогласныя, выполнялись со сказочной быстротой. Рѣшало собраніе ученыхъ одной спеціальности, что надо организовать такое-то научное учрежденіе, — собраніе статистиковъ труда, что надо устроить такое-то новое предпріятіе, — собраніе жителей города, что надо украсить его такимъ-то зданіемъ, — немедленно появлялись новыя цифры необходимаго труда, публикуемыя центральнымъ бюро, пріѣзжали по воздуху сотни и тысячи новыхъ работниковъ, и черезъ нѣсколько дней или недѣль все было уже сдѣлано, а новые работники исчезали неизвѣстно куда. Все это производило на меня впечатлѣніе какъ-будто своеобразной магіи, странной магіи — спокойной и холодной, безъ заклинаній и мистическихъ украшеній, но тѣмъ болѣе загадочной въ своемъ сверхчеловѣческомъ могуществѣ.

Литература новаго міра, даже чисто художественная, не была также для меня ни отдыхомъ, ни успокоеніемъ. Ея образы были какъ-будто несложны и ясны, но какъ-то внутренно чужды для меня. Мнѣ хотѣлось глубже въ нихъ проникнуть, сдѣлать ихъ близкими и понятными, — но мои усилія приводили къ совершенно неожиданному результату: образы становились призрачными и одѣвались туманомъ.