Красная Звѣзда

Въ швейной мастерской скроенные куски сшивались въ готовое платье, но безъ всякихъ иголокъ, нитокъ и швейныхъ машинъ. Ровно сложенныя края кусковъ размягчались посредствомъ особаго химическаго растворителя, приходя въ прежнее полужидкое состояніе, и когда растворяющее вещество, очень летучее, черезъ минуту испарялось, то куски матеріи оказывались прочно спаянными, лучше, чѣмъ это могло быть сдѣлано какимъ бы то ни было швомъ. Одновременно съ этимъ впаивались вездѣ, гдѣ требовалось, и застежки, такъ что получались готовыя части костюма — нѣсколько тысячъ образцовъ, различныхъ по формѣ и размѣру.

На каждый возрастъ имѣлось нѣсколько сотенъ образцовъ, изъ которыхъ на всякаго желающаго почти всегда можно было выбрать вполнѣ подходящій, тѣмъ болѣе что одежда у марсіянъ обыкновенно очень свободная. Если подходящаго найти не удавалось, напр., вслѣдствіе не вполнѣ нормальнаго сложенія, то немедленно снимали особую мѣрку, устанавливали машину для кройки по новымъ чертежамъ, и «шили» спеціально на данное лицо, что требовало какого-нибудь часа времени.

Что касается цвѣта костюма, то большинство марсіянъ удовлетворяется обычными оттѣнками, темными и мягкими, въ какихъ приготовляется самая матерія. Если же требуется иной цвѣтъ, кромѣ того, какой оказался на лицо, то костюмъ отправляютъ въ красильное отдѣленіе, гдѣ въ нѣсколько минутъ при помощи электро-химическихъ пріемовъ онъ пріобрѣтаетъ желательную окраску, идеально-ровную и идеально прочную.

Изъ такихъ же тканей, только гораздо болѣе плотныхъ и прочныхъ, и приблизительно такими же способами приготовляется обувь и теплая зимняя одежда. Наша фабрика этимъ не занималась, но другія, еще болѣе крупныя, производили сразу рѣшительно все, что нужно, чтобы одѣть человѣка съ головы до ногъ.

Я работалъ поочередно во всѣхъ отдѣленіяхъ фабрики, и вначалѣ очень увлекался своей работой. Особенно интересно было заниматься въ отдѣленіи кройки, гдѣ мнѣ приходилось примѣнять на дѣлѣ новые для меня способы математическаго анализа. Задача состояла въ томъ, чтобы изъ даннаго куска матеріи съ наименьшей потерей матеріала выкраивать всѣ части костюма. Задача, конечно, очень прозаичная, но и очень серьезная; потому что даже минимальная ошибка, повторенная много милліоновъ разъ, давала громадную потерю. И достигать успѣшнаго рѣшенія мнѣ удавалось «не хуже» другихъ.

Работать «не хуже» другихъ — къ этому я стремился всѣми силами, и въ общемъ не безъ успѣха. Но я не могъ не замѣчать, что мнѣ это стоитъ гораздо большихъ усилій, чѣмъ остальнымъ работникамъ. Послѣ обычныхъ 4–6 (по земному счету) часовъ труда, я бывалъ сильно утомленъ, и мнѣ нуженъ былъ немедленный отдыхъ, — тогда какъ прочіе отправлялись по музеямъ, библіотекамъ, лабораторіямъ или на другія фабрики наблюдать производство, а иногда даже тамъ еще работать…

Я надѣялся, что придетъ привычка къ новымъ видамъ труда, и сравняетъ меня со всѣми работниками. Но этого не было. Я все болѣе убѣждался, что у меня не хватаетъ культуры вниманія. Физическихъ движеній требовалось очень мало, и по ихъ быстротѣ и ловкости я не уступалъ, даже превосходилъ многихъ. Но требовалось такое непрерывное и напряженное вниманіе при наблюденіи за машинами и матеріаломъ, которое было очень тяжело для моего мозга: очевидно, только въ ряду нѣсколькихъ поколѣній могла развиться эта способность до той степени, какая здѣсь являлась обычной и средней.

Когда, — обыкновенно къ концу моей дневной работы — въ ней начинало уже сказываться утомленіе, и вниманіе мнѣ начинало измѣнять, я дѣлалъ ошибку или замедлялъ на секунду выполненіе какого-нибудь акта работы, — тогда неминуемо и безошибочно рука кого-нибудь изъ сосѣдей поправляла дѣло.

Меня не только удивляла, но порой прямо возмущала ихъ странная способность, ни на іоту не отрываясь отъ своего дѣла, замѣчать все происходящее вокругъ. Ихъ заботливость не столько трогала меня, сколько вызывала во мнѣ досаду и раздраженіе — у меня являлось такое чувство, какъ-будто всѣ они постоянно слѣдятъ за моими дѣйствіями… Это безпокойное настроеніе увеличивало еще болѣе мою разсѣянность и портило мою работу.

Теперь, спустя долгое время, когда я тщательно и уже безпристрастно вспоминаю всѣ обстоятельства, я нахожу, что все это воспринималось невѣрно. Совершенно съ такой же заботливостью и совершенно такимъ же образомъ — можетъ быть, только менѣе часто, — мои товарищи на фабрикѣ помогали и другъ другу. Я не былъ предметомъ какого-нибудь исключительнаго надзора и контроля, какъ мнѣ тогда казалось. Я самъ — человѣкъ индивидуалистическаго міра — невольно и безсознательно выдѣлялъ себя изъ остальныхъ, и болѣзненно воспринималъ ихъ доброту и товарищескія услуги, за которыя — какъ это казалось мнѣ, человѣку товарнаго міра — мнѣ нечѣмъ было заплатить.

IV. Энно.