В этом «культурном наступлении» участвовали десятки тысяч добровольцев: преподаватели, ученики старших классов, служащие предприятий, железнодорожники — члены партии, профсоюзов и комсомола, — все те, кто имел хоть какое-то образование. В жилых кварталах городов, на предприятиях, в кишлаках и аулах они создавали группы по обучению грамоте и письму. Чтобы не нарушать обычаи, для женщин создавали отдельные кружки. Появились также «красные чайханы», которые были очагами пропаганды и культуры. Крестьяне учились в них читать, а затем могли пользоваться имевшимися там книгами, журналами, газетами. Сюда же приходили послушать лекции на самые различные темы.
Кампания по ликвидации неграмотности охватывает и самые отдаленные уголки. На стойбищах погонщики верблюдов и пастухи открывают написанные на их собственном языке буквари и первые в их жизни книги.
Со времени исламизации Средней Азии грамотные люди говорили здесь на тюркских или иранских наречиях и пользовались арабскими письменами, плохо передававшими звучание устной речи. Уже в XVI веке великий азербайджанский поэт Физули говорил, что необходимо создать новый алфавит, который бы лучше выразил тюркские наречия. Эту же идею не раз высказывали и после него, но ее практическое осуществление всегда наталкивалось на противодействие мулл, которые видели в отказе от арабской письменности, использованной для создания Корана, покушение на саму религию.
После революции здесь продолжали пользоваться традиционной графической системой, но вопрос о ее замене системой, более подходящей к языку и более простой для усвоения, ставится заново. Поначалу, в конце 1920-х годов, в Средней Азии начинает использоваться латинский алфавит. Затем начиная с 1939–1940 годов принимается (с некоторыми незначительными изменениями) кириллический алфавит. Эта реформа не была, как это пытаются представить некоторые авторы, навязана Москвой. Она явилась плодом долгих обсуждений, проведенных советскими ориенталистами и филологами, среди которых, разумеется, были представители среднеазиатских национальностей, в том числе, например, один из создателей современного узбекского алфавита академик Т. Н. Кары-Ниязов. Естественно, что нововведение имело и политическое значение: применение нового алфавита должно было укрепить союз разных народов и культурный обмен между ними. Такое решение вопроса ни в коей мере не было навязано сверху. При других условиях, например, армяне и грузины продолжали пользоваться уже имевшейся у них письменностью.
Тем не менее в критиках недостатка не было. Среди консерваторов — люди, получившие образование до революции, часть которых под предлогом защиты традиций и национальных ценностей скрывали свою политическую оппозицию революции. Раздавались крики об опасности: реформа, мол, «денационализирует» местное население, оторвет народные массы от их глубоких корней. И кто сможет тогда читать Ибн Сину и Алишера Навои? Те же, кто испытывал влияние «великорусского» течения, были склонны думать, что в этих поисках алфавитов для многочисленных языков страны терялось слишком много времени, энергии и средств. Не проще ли и быстрее широко раскрыть всем народам Азии окна в современный мир, преподавая им один и тот же язык — русский? Такие предложения, однако, высказывались вполголоса. Они шли вразрез с национальной политикой коммунистической партии и с принципом, который не уставал защищать В. И. Ленин: ни малейших привилегий ни для какой бы то ни было нации, ни для какого бы то ни было языка.
Действительность со всей очевидностью опровергла прогнозы и тех и других. Новая письменность не только не отрезала народы от ценностей их прошлого, но, напротив, помогла открыть эти ценности для миллионов мужчин и женщин, которые раньше и не подозревали о величии этого наследия. Отныне они смогли изучать свою историю, своих поэтов, свою культуру. На своем языке люди стали учиться читать и писать с огромным желанием: новый алфавит осваивать было легко. К концу 1939 года уже три четверти населения научились читать и писать.
Одновременно с генеральным наступлением против неграмотности создается всеобщая система образования, при этом главный упор делается на формирование преподавательского состава из всех национальностей Средней Азии. В Ташкенте в 1920 году открывается специальное учебное заведение для молодых киргизов и казахов. Другое — для таджиков — открывается в 1924 году. В Фергане, Андижане, Коканде, Самарканде и других городах организуются ускоренные курсы для подготовки будущих школьных учителей. В Ходженте начиная с 1922 года функционирует специальное учебное заведение по повышению квалификации «мудерес» («традиционных» учителей), которые хотят приобщиться к новым методам. Повсюду создаются начальные школы, и в 1928 году уже 54 процента узбекских детей охвачены школьным образованием. Но только в июле 1930 года начальное образование становится по закону обязательным.