Красное и черное

На другой день несмѣтныя толпы высыпали на улицу и запрудили ее. Это было стремленіе стихійное и неудержимое, какъ прибой океана въ бурю. Всѣ классы, возрасты и званія смѣшались во едино. Мужчины, женщины, подростки, старики, бѣдные рабочіе и щеголеватыя дамы, студенты, сидѣльцы изъ лавокъ, босяки, чиновники, юнкера, даже офицеры и солдаты, забыли о различіяхъ и ощущали себя русскими гражданами, братьями и людьми. Теперь не было ни маловѣрныхъ, ни колеблющихся: всѣ были вѣрующіе, никто не думалъ о препятствіяхъ. Порывъ энтузіазма подхватилъ толпу и несъ ее впередъ, какъ на крыльяхъ. Многимъ, самымъ молодымъ, бѣднымъ и наивнымъ, уже мерещилось достиженіе общаго счастья и рай на землѣ.

Толпы ходили по улицамъ съ радостными кликами и пѣніемъ, торжественнымъ, какъ молитва, и радостнымъ, какъ побѣдный гимнъ. Красныя знамена появились десятками, потомъ сотнями. Полиція пробовала ихъ отнимать, но они умножались и выростали вновь, какъ будто рождаясь другъ отъ друга, и вѣяли въ воздухѣ, какъ призраки.

Полиція отнимала ихъ, або старое и новое существовали и двигались рядомъ на улицахъ столицы. Приказъ о патронахъ остался въ прежней силѣ. Перемиріе продолжалось только нѣсколько короткихъ часовъ, потомъ опять началось безцѣльное, никому не нужное и теперь уже беззаконное кровопролитіе.

Наемные провокаторы стрѣляли, стараясь вызвать столкновеніе, переодѣтые сыщики тамъ и сямъ нападали на студентовъ. Трехцвѣтныя манифестаціи, наскоро собранныя изъ дворниковъ, хулигановъ и переодѣтыхъ городовыхъ, переходили дорогу «краснымъ» и старались завязать рукопашную, имѣя въ резервѣ казаковъ и гвардію.

Радость народная по поводу завоеванной свободы замутилась въ самомъ источникѣ своемъ и превратилась въ опасеніе и гнѣвъ. И вмѣсто ожидаемаго примиренія пропасть между властью и народомъ внезапно расширилась и стала глубже и чернѣе.

На другой день, послѣ полудня, многотысячная толпа народа шла по Кузнецкому проспекту, направляясь къ площади. Во главѣ манифестаціи несли большое знамя изъ краснаго шелка, на тонкомъ стальномъ створчатомъ древкѣ. На знамени стояла надпись: Учредительное Собраніе.

Знамя несла молодая дѣвушка, въ черномъ платьѣ, съ красной лентой въ волосахъ. Въ виду возможнаго нападенія, она была окружена дружиной. Дружины было немного, человѣкъ пятнадцать, или двадцать. Рядомъ со знаменемъ шелъ молодой человѣкъ съ красной лентой черезъ плечо, очевидно, предводитель отряда. Время отъ времени онъ протягивалъ руку и подхватывалъ знамя, какъ бы для того, чтобы облегчить его тяжесть прекрасному знаменоносцу.

Дѣвушка была Елена, а молодой предводитель отряда — Миша Васюковъ. За нѣсколько мѣсяцевъ они пережили столько, что иногда, оглядываясь назадъ, имъ казалось, что то первое свиданіе на кладбищѣ было годы и годы тому назадъ. Забастовки, митинги, манифестаціи, столкновенія съ полиціей, аресты, новыя забастовки, постоянная опасность, возбужденіе, агитація.

Любовь ихъ была какъ будто движущей силой и перевела ихъ изъ пассивнаго состоянія въ активное. До весны они были скромные молодые люди, которые только присматривались и даже не стояли въ рядахъ. Теперь они несли знамя и вели другихъ. Теперь Миша не зналъ колебаній, не думалъ о будущемъ, пренебрегалъ опасностью. Его муза шла впередъ и онъ готовъ былъ во имя ея и передъ ея глазами броситься съ голыми руками на вооруженные полки и добиться побѣды.

Процессія шла впередъ. Неожиданно изъ боковой улицы вышла другая манифестація съ трехцвѣтными флагами и стала переходить на другую сторону дороги.

Красное шествіе остановилось, выжидая, пока проходъ очистится. Но трехцвѣтные двигались чрезвычайно медленно и все загораживали улицу, какъ живая плотина. Ихъ тоже было много и они были вооружены желѣзными палками и даже кольями. Многіе держали руку въ карманѣ, очевидно, ощупывая спрятанный револьверъ или кистень.

— Вставай, подымайся, рабочій народъ!

— Боже, царя храни!

Два напѣва какъ будто боролись и старались вытѣснить другъ друга. Минута или двѣ прошли безъ инциндентовъ. Потомъ красные стали сердиться.

— Дайте пройти, вы, черти!.

— Подите къ такой матери!..

— Черносотенцы!

— Бунтовщики!

— Молчи, жидовская харя!

— А ты, шпикъ!

Драка началась неожиданно, почти непроизвольно. Обѣ стороны пустили въ ходъ древки флаговъ, палки, кастеты. Черные дрались съ остервененіемъ. Дворники и городовые, привыкшіе избивать студентовъ на улицѣ и плѣнниковъ въ участкѣ, не хотѣли посрамить своей репутаціи и отступить въ рукопашной свалкѣ. Особенно неистовствовали шпики. Вмѣстѣ со всѣмъ охраннымъ отдѣленіемъ они отчетливо сознавали, что дѣло идетъ объ ихъ кускѣ хлѣба, и что малѣйшій лучъ свободы долженъ положить предѣлъ ихъ дѣятельности и лишить ихъ казенной платы, и мѣсячной и разовой. Этотъ вопросъ былъ для нихъ прежде всего экономическій и классовый, какъ и всѣ наиболѣе важные вопросы міра.

Но рабочіе и молодежь держались твердо. Недавняя побѣда свободы придавала имъ новыя силы. Они вѣрили, что эти дни принадлежатъ имъ, и старались доказать это на практикѣ, силой своихъ ударовъ.