Красное и черное

Миша и Елена гуляли по аллеямъ, разсматривали памятники и перечитывали надписи на мраморныхъ памятникахъ и крестахъ. Большей частью тутъ лежали все зажиточные мертвецы: трактирщики, торговцы, домовладѣльцы, и иной неуклюжій пьедесталъ казался мраморнымъ олицетвореніемъ толстопузаго купца, погребеннаго внизу у его подножія.

Разговоръ обрывался, и снова завязывался, и снова гасъ. Миша больше молчалъ, но Елена не поддавалась меланхолическому настроенію кладбища. Ей было безпричинно весело. Въ это ясное весеннее утро ей хотѣлось громко говорить, пѣть и даже прыгать.

Кровь Елены была южная, густая, пылкая, какъ крѣпкое віно, бродящее въ жилахъ виноградника, на южной сторонѣ утеса, обожженнаго солнцемъ, и собственная молодость въ девятнадцать лѣтъ свѣтила ей ярче этого туманнаго солнца сѣверной весны.

— Отчего вы такой серьезный, Миша?

Они встрѣчались въ послѣдніе два мѣсяца раза три или четыре. Въ одну изъ субботъ Миша посѣтилъ тетку Елены и просидѣлъ часа два за чайнымъ столомъ въ толпѣ молодыхъ людей, сбиравшихся на эти вечера, какъ мухи на медъ. Миша сидѣлъ тихо и говорилъ мало, даже не вставилъ своего слова, когда рѣчь зашла о задачахъ пролетаріата, и молодые гости другъ за другомъ стали опредѣлять, чего именно хотятъ русскіе рабочіе. Теткѣ Елены даже понравилась степенность новаго гостя, и она мысленно противопоставила его безпутной молодежи, громко и дерзновенно произносившей самыя крѣпкія слова.

Черезъ недѣлю Елена отдала визитъ и храбро явилась на Мишину квартиру. Миша угостилъ ее чаемъ и малиновымъ вареньемъ, принесеннымъ въ глиняномъ горшечкѣ изъ мелочной лавки. Елена просидѣла съ часъ и больше говорила съ Алешей, котораго она также жадно и поспѣшно засыпала вопросами о деревенской жизни и объ его новыхъ впечатлѣніяхъ въ городѣ.

Послѣ этого Миша и Елена встрѣтились еще разъ на новой публичной лекціи и потомъ въ частномъ собраніи небольшого рабочаго кружка.

Несмотря на эти отрывочныя встрѣчи между ними возникло чувство близости. Ихъ тянуло другъ къ другу, быть можетъ, потому, что оба они были такіе молодые, одинаково свѣжіе и чистые, но не похожіе, происходившіе изъ различныхъ общественныхъ слоевъ.

Собраніе кружка было въ прошлое воскресенье и окончилось въ пять часовъ дня. Погода была такая же ясная, какъ и сегодня. Они пошли пѣшкомъ вдоль берега рѣки. Ихъ разговоръ шелъ легче и плавнѣе. Елена описывала парижскую жизнь, избирательныя собранія и уличные праздники, драки націоналистовъ и анархистовъ, веселье молодежи, прогулки въ предмѣстьяхъ и на валахъ укрѣпленій.

— Гдѣ у васъ гуляютъ по воскресеньямъ? — освѣдомилась она.

Миша сказалъ о кладбищѣ. Прощаясь, молодые люди условились въ слѣдующее воскресенье проѣхать по желѣзной дорогѣ до первой станціи и оттуда пройти пѣшкомъ до кладбища. Имъ не приходило даже въ голову, что въ сущности они условливаются о свиданіи, какъ множество другихъ паръ, которые должны были встрѣтиться въ это воскресенье въ петербургскихъ садахъ.

— Отчего вы такой серьезный, Миша?

— Я всегда такой. Не знаю! — сказалъ юноша съ нѣкоторымъ напряженіемъ, какъ будто затрудняясь отвѣтомъ.

— Тоскливо жить, — прибавилъ онъ, подумавъ.

— Почему тоскливо? — живо возразила Елена. — Жить весело, хорошо.

Миша промолчалъ.

— Посмотрите, какая зелень! — быстро говорила Елена. — Солнце свѣтитъ, сирень цвѣтетъ, птицы поютъ… Развѣ все это не хорошо?

— Природа хороша, — сказалъ Миша, — но жизнь люди дѣлаютъ, а не природа.

— Дѣлаютъ и передѣлаютъ, — быстро возразила Елена. — Развѣ вы не вѣрите, что люди передѣлаютъ всю жизнь по своему разуму?

— Пока солнце взойдетъ, роса очи выѣстъ, — сказалъ Миша.

— Взойдетъ солнце, взойдетъ! — пылко говорила Елена. — Люди выше природы. Люды все передѣлаютъ, и жизнь, и природу, и собственное тѣло, и душу. Будутъ такіе сильные, чистые, крылатые.

— И скажетъ себѣ человѣчество: «Я всесильно». И поклонится само себѣ, какъ Богу.

— Долго ждать! — возразилъ Миша.

— Полно вамъ, — воскликнула Елена. — Пойдемъ впередъ.

Аллея перешла въ тропинку, длинную, извилистую, которая протянулась мимо часовни и переходила на другую сторону кладбища, почти вплоть до задней стѣны. По обѣ стороны тропинки росла густая трава.

— Елена Борисьевна! — заговорилъ Миша, — короткая наша жизнь.

— Чья жизнь? — спросила Елена.

— Такъ, вообще, человѣческая. Мигнуть не успѣешь, а она прошла. Вотъ я бы хотѣлъ дожить и увидѣть, какіе будутъ крылатые люди.

— Вы жадный, — усмѣхнулась Елена.

— А наша рабочая жизнь того короче, — продолжалъ Миша. — Сорокъ лѣтъ — и крышка, уходи въ Могилевскую. У насъ по заводамъ даже и стариковъ не видно. Помираютъ до времени.

— Да будетъ вамъ ныть, — возмутилась Елена, — сегодня праздникъ.

— Я къ празднику и говорю, — сказалъ Миша. — Знаете, какъ сказалъ одинъ латинскій писатель: «Пользуйся днемъ текущимъ и не думай о завтрашнемъ».

— Ну, вотъ хорошо! — сказала Елена. — Побѣжимъ, Миша, — вдругъ предложила она.

Они взялись, какъ дѣти, за руки и побѣжали по дорожкѣ.

На второмъ поворотѣ стоялъ большой памятникъ съ крестомъ и бѣлымъ ангеломъ.