Читаем Красное каление. Роман. Том первый. Волчье время полностью

     Был первый после затяжных холодов, по-настоящему теплый, ласковый  апрельский день. Степь, сколько  схватывает взгляд, покрылась густыми сочно-зелеными травами, ныне  быстро пошедшими в рост, ибо не стало стад, для которых  природа, по своему вечному и непреклонному обычаю  и возделала их, сперва сполна напоив сухую землю холодными и тягучими осенними дождиками, потом  тихо  взращивая  травы под снегами, бережно укрыв от лютых степных морозов, а по весне, опять обильно напитав их корни  мягкой талой  водицей, раскинула их перед ласковыми лучами щедрого солнца, с каждым днем сияющего все ярче и ярче. Вскоре склоны неглубоких в этих местах балочек покрылись живописным ковром  из душистых степных ирисов, ярко-желтых звездочек, а так же разноцветными россыпями невысоких степных тюльпанов: красных, желтых, розовых, изредка- и черных. И вся эта райская первозданность, чистота, волнуемая  только легким дуновением еще  робкого в эти дни степного ветерка, дышит, живет, радуется  божьему  свету и теплу,  сквозь трели жаворонков, веселый треск воробьев, и еще тысячи и тысячи прочих мелодий весны. Иной раз вдруг вынырнет из круглой своей норки серый комок суслика, повертит головкой, понюхает воздух, дернув усами,  и тут же скроется, тревожно пискнув, заметя висящего в головокружительной сини небес коршуна. Тот же, через какой-то миг уже, сложив крылья, стремительно несется к земле, цепко ухватив зорким своим глазом блеснувшую в высокой траве ленту желтоголового ужа. И вот уже взмывает довольный хищник  ввысь, под яркое солнце,  крепко держа в сильном клюве напрасно извивающуюся добычу!  Ничего, много в этом году в степи ужа, лениво греется он на солнышке, развалившись меж белых костей да на закопченных развалинах кирпичных стен и  становясь легкой добычей  коршуна!


Владимир, поджидая Ольгу, невольно залюбовался вдруг открывшейся ему строгой красотой и многоликостью степной жизни, о которой он никогда и не подозревал!


   И вот уже, не таясь, ибо, с некоторых пор,  красные перестали маячить  в степи, тихо беседуя, неспешно брели они по склону, усыпанному душистым ярким разноцветьем. Он заметно прихрамывал и о чем-то негромко, но весьма увлеченно, слегка жестикулируя,  рассказывал ей. Она, робко улыбаясь, часто нагибалась, собирая тюльпаны. Между ними, с недавних пор, едва Крестинский твердо встал на ноги, быстро набираясь сил, завязались, как-то неожиданно, но вполне естественно, те самые очень близкие отношения, которые возникают обычно между молодыми людьми, когда  сама судьба сводит их, два открытых для любви юных  сердца, на самих небесах назначенных одно другому, в тихом , отрешенном от остального, бушующего страстями мира уголке,  после стольких невзгод и испытаний. И душа любимого человека становится, как-то вдруг, тихой пристанью для утомленной бурями твоей души. Выяснилось, что они знакомы с шестнадцатого года, когда Владимир, будучи ранен при выходе из окружения, лечился в Московском госпитале. Ее, красивую юную сестру милосердия, дочь полковника Генштаба, он хорошо помнил, а вот она среди тысяч прошедших госпиталь раненых, разумеется, его не приметила: «– Я там, милый мой, делом занималась, а не рассматриванием молодых офицеров !»


…– И ты, Володя, как в той "Божественной комедии" – "…земную жизнь дойдя до середины, вдруг оказался в сумрачном лесу"? – Ольга, прижимая к груди охапку тюльпанов, была удивительно хороша.


-В какой-какой… комедии? -смущенно ответил Владимир.


-Ты что, не читал Данте?!


-Нет, не читал, представь себе… И ничего не слышал про его… комедии.


-Ну надо же! -удивленно проговорила Ольга, -а я вот… обожаю Данте. Особенно в переводах моей полной тезки, Ольги Николаевны Чуминой… Нет, нет-нет! Вот попадем в матушку-Москву… Обязательно займусь твоим образованием!


-Да-да! -игриво подхватил Крестинский, -а я тут же явлюсь в Большую публичную библиотеку и, обложившись томами господина Данте, проведу там остаток своих дней!


-Не ерничай!


-И нанесу визит этой самой мадам… Чуминой, твоей полной тезке! -широко улыбался Владимир, любуясь, как неприкрыто злится Ольга.


-Поздно, друг мой, -несколько смутившись, Ольга опустила глаза, -ее уже нет на свете… Лет десять, как нет.


   Они так увлеклись, что не заметили трех всадников, быстро приближавшихся на рысях  с другой стороны, с голого бугра, нависающего над зимовником с севера. И только, когда всадники, неожиданно вынырнув из балки, оказались перед самой сторожкой, услыхали они конский топот и фырканье и тревожно переглянулись. Незнакомцы, тоже заметив невдалеке людей, остановились, на ярком весеннем солнце сверкнули золотом на их плечах погоны.


– Свои, видимо, -выдохнул, заволновавшись, Крестинский и вопросительно посмотрел на Ольгу, -пойду, проверю, а ты…пока побудь здесь.


Перейти на страницу:

Похожие книги

Аламут (ЛП)
Аламут (ЛП)

"При самом близоруком прочтении "Аламута", - пишет переводчик Майкл Биггинс в своем послесловии к этому изданию, - могут укрепиться некоторые стереотипные представления о Ближнем Востоке как об исключительном доме фанатиков и беспрекословных фундаменталистов... Но внимательные читатели должны уходить от "Аламута" совсем с другим ощущением".   Публикуя эту книгу, мы стремимся разрушить ненавистные стереотипы, а не укрепить их. Что мы отмечаем в "Аламуте", так это то, как автор показывает, что любой идеологией может манипулировать харизматичный лидер и превращать индивидуальные убеждения в фанатизм. Аламут можно рассматривать как аргумент против систем верований, которые лишают человека способности действовать и мыслить нравственно. Основные выводы из истории Хасана ибн Саббаха заключаются не в том, что ислам или религия по своей сути предрасполагают к терроризму, а в том, что любая идеология, будь то религиозная, националистическая или иная, может быть использована в драматических и опасных целях. Действительно, "Аламут" был написан в ответ на европейский политический климат 1938 года, когда на континенте набирали силу тоталитарные силы.   Мы надеемся, что мысли, убеждения и мотивы этих персонажей не воспринимаются как представление ислама или как доказательство того, что ислам потворствует насилию или террористам-самоубийцам. Доктрины, представленные в этой книге, включая высший девиз исмаилитов "Ничто не истинно, все дозволено", не соответствуют убеждениям большинства мусульман на протяжении веков, а скорее относительно небольшой секты.   Именно в таком духе мы предлагаем вам наше издание этой книги. Мы надеемся, что вы прочтете и оцените ее по достоинству.    

Владимир Бартол

Проза / Историческая проза