Красное каление. Роман. Том первый. Волчье время

 Но та только крепко сжала его ладонь, другой рукой обхватив в кармане телогрейки холодную рукоятку «Браунинга». Тем временем, один из пришельцев, здоровяк с пышными темными усами, в черной бурке, черной мохнатой папахе, спешившись, скорым шагом уже шел им навстречу. Манера походки, положение рук при ходьбе, прямой строевой торс –все выдавало в нем фронтового офицера. Не дойдя шагов тридцать, он приостановился, зачем-то сорвал  с головы папаху, провел ладонью по волосам,  и, всплеснув руками, вдруг закричал хриплым басом:

– Ба! Ба!!  Крестинский! Ты ли это, брат?!  Крестинский?! Не верю глазам своим! А-ха-ха-ха-а!! Ч-черт же тебя  дери-и! – и, чертыхаясь и далее, быстро  побежал навстречу Владимиру. Они крепко обнялись, как два больших старых друга, Ольга, улыбаясь, стояла в сторонке, теребя пальцами разноцветные бутоны. Когда она, наконец увидела сияющее, покрасневшее лицо Владимира, то поняла без слов, что он совершенно неожиданно встретил доброго старого товарища.

– Ты как здесь… оказался, в этих… пустынях?! Ч-черт! Да знаешь ли ты,братушка, что я… тебя еще в четырнадцатом году! мысленно похоронил, а? Ты что, воскрес, черт тебя побери! А-я-я-ай! Во-от судьба…

Тем временем, Владимир, обернувшись к Ольге, радостно, чуть запинаясь, говорил ей:

– Оленька, вот, познакомься, мой друг, еще с кадетского корпуса, фронтовой товарищ, однополчанин…

– Штабс-капитан Олеша, мадам! Глеб Матвеич, прошу любить и жаловать! – вынырнув впереди Крестинского, на ходу нахлобучивая папаху, уже спокойнее представился  тот, козырнув и картинно поклонившись головой.

-А так же  шутник, балагур, забияка, герой и оторви-голова! Гроза и личный враг самого Кайзера! –добавил, хохоча и  уже не сдерживаясь, Крестинский, -ну, идем же, идем! Глеб, Глебушка-а, как я…, как мы тебе вот…рады! Ты как с неба…А я знал, знал…

– Да я, скорее, из-под земли, Володя! Ну, веди, веди же! И –рассказывай, черти тебя молоти…Тоже, так рад, ты не представляешь, брат…

Они уже подходили к сторожке, где спутники Олеши, спешившись и ослабив подпруги, сидели в тени, держа лошадей в поводу. При приближении необыкновенно возбужденных офицеров и улыбающейся миловидной дамы, одетой во все крестьянское, они поднялись и козырнули. Глеб представил своих спутников: – Поручик Ланских. Сергей. Юнкер Кукотский, Андрей. А это, господа, вот, знакомьтесь – мой фронтовой друг с четырнадцатого года, штабс-капитан Крестинский, Володя, личность геройская и…легендарная! И, насколько я понимаю, его…

– Любимая женщина, Ольга Николаевна, очень, очень приятно! – вступился , улыбаясь, Владимир, -прошу, господа, пожалуйте, чем богаты! И он жестом показал на дверь сторожки, приглашая всех войти.

Оставив в карауле, при лошадях, юнкера, они, живо беседуя, расселись за небольшим дощатым столом, Ольга засуетилась у печи.

– Я, Володя, после того ранения под Гумбиненом, в августе, уже находясь в Минском госпитале ,-заговорил первым Олеша, – узнал, что произошло с вами в Мазурских болотах, с нашей второй армией…Душа разрывалась, веришь? Плакал ночами ! И от гордости…И от негодования! Было же очевидно: армия погибла по трусости и предательству Раненкампфа, командующего первой. И при полном, Володя, по-олном попустительстве…Николая! Как же ты спасся, ведь с того света ж, говорят, выхода не-ет! Брат, ну не томи, рассказывай! – и он придвинулся поближе, приобняв блаженно улыбающегося Крестинского. Повернувшись к поручику, подмигнув и улыбнувшись, взял того за руку: -Сергей, неси-ка, брат, из моей правой переметной ту, заветную!..

– Да, я знаю…,– Крестинский посерьезнел и потер ладонями сосредоточенное лицо, – отцу сообщили, что я…убит тем же снарядом, ударившим в березу, что и наш командующий, Александр Васильевич Самсонов. Конечно, красиво… Но ведь никакого снаряда и не было, все это выдумки прессы…А наш Самсоныч умер, как русский генерал, чтобы избежать позора плена, он застрелился. Я это говорю, ибо был с ним до конца. Мы шли по болоту в полной темноте, держась за руки, солдаты, офицеры, спички давно кончились, а его, вдобавок, еще и мучила астма. Он просто, ничего не говоря, отошел в сторонку, в темноту, и…Револьверный выстрел слышали все.

В наступившей тишине только трещали весело дрова в печи, да шипя, шкварчала баранина, испуская терпкий, но приятный  аромат. Олеша, раскупорив принесенную поручиком бутыль, с мрачным сосредоточенным лицом, молча  разливал по стаканам коньяк. Не чокаясь, так же молча, выпили. Крестинский, чуть пригубив, поставил стакан. Оставив Ольгу у печи, вышли на воздух, Глеб закурил.

– Ты ж тоже, кажется, курил, Володя? Бросил?– они присели на старую, вросшую в землю, почерневшую скамью.