– Русский, одно очевидно… Тут такого добра много валяется. Да и я бы… Если б не Ольга. Я в отделе занимался обороной Царицына. Ты знаешь, красные были б не русскими, если бы не развели нашей обычной междоусобицы, у них даже по подходу к этой обороне возникли две непримиримые группы, с одной стороны Троцкий, поддерживающий Снесарева, ну и…таких, как мы, военспецов из бывших, а с другой –Сталин, люто нас ненавидящий. Ленин же мастерски лавирует между ними, поощряя, нет, скорее, одергивая то одного, то другого.
– Но как –то же ты бежал?
-Время шло. Я узнал, что умер отец…Прямо в тюрьме, -голос Владимира дрогнул, -у некоторых тоже не стало никого в заложниках, и таких набралось семь человек. И потом, случай в Царицыне, это подтолкнуло. Эта парочка, Сталин и прибежавший к нему с Донбасса на Волгу прапорщик Ворошилов с остатками своего воинства, пятой армией, все-таки добились смещения Снесарева. Как результат –белые стали теснить их к городу, выйдя на подступы. Обвинив в своих промахах военспецов, почти четыреста человек офицеров согнали на баржу и утопили в Волге! На следующую ночь мы, раздобыв лошадей и оружие, ушли. До Богучара дошли почти спокойно, а потом…В общем, Глеб, перед тобой последний, и то, чудом выживший.
-Да-а…Мы слышали об этом чудовищном случае. Кстати, Царицын пока еще не наш. Да, даже Великокняжеская, в тридцати верстах отсюда, и та пока в руках у красных.
-Ты знаешь, в этой бойне победит не правда, не-ет! Победят ложь и жестокость, Глеб. И не дай Бог, если у красных власть окажется в руках сталиных и ворошиловых – они утопят в крови и народ, и армию. Ленин хронически и безнадежно болен, ему года два осталось, а потом эти волки схлестнутся за власть… Как говорил, кажется, Робеспьер, революция пожирает своих детей.
– Я, как офицер воюющей армии, наверное, не должен задавать такие вопросы, но мы с тобой друзья, Володя. Вот скажи, ты знаешь старую армию, но ты узнал изнутри и армию красных, какая сильнее, какая победит в конце концов? Мы –то наступаем теперь и, Бог даст, скоро соединимся с Колчаком… Но есть опасность потери Донбасса.
Крестинский глубоко задумался. Высоко в синеющих небесах раздался нежный мелодичный свист крыльев лебединой стаи, летящей на северо-восток.
– Какие деньки, а? Будто и войны нет, – Владимир улыбнулся и бережно отложил в сторону череп, подняв голову, -на Маныч держат, там ночевка. Тут зимой, знаешь, сколько волков было? Тьма! Не отойти от зимовника! Сейчас-то волк схлынул, ушел туда же, в Манычские плавни. А почему, как думаешь?
-Может, рыбу ловить? –лукаво усмехнулся Глеб.
Крестинский громко, от души, рассмеялся, придвинувшись к Глебу и слегка приобняв того за плечо.
– Прости меня, Глебушка, прости, родной. Нет, не рыбу, волчаре она если и достается, то как в нашей сказке, помнишь: « Мерзни, мерзни, волчий хвост!» А если серьезно, то волк туда, от сотворения мира, наверное, уходит по весне и берет по берегам отдыхающие стаи гусей, внезапно атакуя из камышей. Стая, конечно, тут же взлетает, но самые слабые, больные –становятся его верной добычей! Таким образом, и волк перед гоном насыщается, и гуси прилетят туда, где они будут родить потомство только самые здоровые, без изьянов. Господин Дарвин, естественный отбор! Сильнейший выживает, а слабый…в расход, как сейчас говорят…, -он резко поднялся и, всматриваясь вдаль, сказал твердо:– Я, Глеб, не знаю, и никто не знает, кто одолеет в нашей русской междоусобице. Но очевидно одно: победит сильнейший! Тот же отбор… Вот скажи, есть ли среди командования белых единое мнение, скажем, по вопросу о земле, ну, чья же она? Как решится вопрос, в случае победы? Я тебе отвечу –нет! Полный разнобой ! А большевики давно заявили: земля- крестьянам! Здравомыслящие люди, разумеется, понимают, что землю мужик, победи большевики, если и увидит, то очень ненадолго! Но –это твердая позиция, и мужик ее поддержит. Хотя это и есть очевидная ложь. Плюс – невиданная, средневековая жестокость!
-Ты, Володя, как был философ, так им и остался…А в жизни все гораздо проще, друг! Но ты так и не сказал, кто же во всем виноват? Царь? Распутин? Ленин с Троцким? Или же…
Крестинский не дал Глебу договорить, его как прорвало: