Когда бы мы, старея год от году,всю жизнь бок о бок прожили вдвоем,я, верно, мог бы лгать тебе в угодуо женском обаянии твоем.Тебя я знал бы в платьицах из ситца,в домашних туфлях, будничной, такой,что не тревожит, не зовет, не снится,привыкнув жить у сердца, под рукой.Я, верно, посчитал бы невозможным,что здесь, в краю глухих, полярных зим,в распадках горных, в сумраке таежном,ты станешь красным солнышком моим.До боли обмораживая руки,порой до слез тоскуя по огню,в сухих глазах, поблекших от разлуки,одну тебя годами я храню.И ты, совсем живая, близко-близко,все ласковей, все ярче, все живей,идешь ко мне с тревогой материнскойв изломе тонких девичьих бровей.Еще пурга во мгле заносит крышуи, как вчера, на небе зорьки нет,а я уже спросонок будто слышу:«Хороший мой. Проснись. Уже рассвет…»Ты шла со мной по горным перевалам,по льдинкам рек, с привала на привал.Вела меня, когда я шел усталым,и грела грудь, когда я замерзал.А по ночам, жалея за усталость,склонясь над изголовьем, как сестра,одним дыханьем губ моих касаласьи сторожила сон мой до утра.Чтоб знала ты: в полярный холод лютый,в душе сбирая горсть последних сил,я без тебя — не прожил ни минуты,и без тебя — ни шагу не ступил.Пусть старый твой портрет в снегах потерян,пусть не входить мне в комнатку твою,пусть ты другого любишь, — я не верю,я никому тебя не отдаю.И пусть их, как назло, бушуют зимы, —мне кажется, я всё переживу,покуда ты в глазах неугасимаи так близка мне в снах и наяву.