Красные блокноты Кристины

Он тяжело дышал ночью. Маша хотела подняться, выйти в трусиках и футболке, спросить – что случилось, не плачешь ли, но он почти наверняка не плакал или сказал у меня все хорошо, иди спать, но спать бы она все равно не смогла. Потому не спала просто так, думала о наволочке, которая слишком пахнет лаком для волос, всеми укладочными средствами, которые ленилась после концерта смывать. Надо постирать. Надо тут все вычистить, чтобы и духу Маши не было.

А он тяжело дышал.

Ей казалось, что у него:

астма

бронхит

пневмония

потому что иначе зачем так дышать, он не курил, ничего такого. Все дышал и дышал, не давал уснуть – или она себе не давала, потому что думала о прошедшем концерте, на котором сбилась на третьем такте, не то чтобы сбилась, но была неуверенной, вдохнула невпопад, а там и остальное посыпалось. Хлопали, конечно, но ей казалось, что из жалости больше. И преподавательница ничего не сказала, кивнула в утешение – ничего, ты, Машенька, еще выправишься, мы сколько с тобой занимаемся, год? Вот и ничего страшного, нечего расстраиваться. Еще так запоешь, что все закачаются, и этот твой, что в первом ряду сидел. Хотя ему, кажется, и так нравится.

Но вот что все-таки случилось, почему вместо

Желанный мой, приди же

скорей, желанный мой

вышла какая-то ерунда, даже не вспомнить точно, что именно. Не сорвалась, а именно вдохнула неловко – слишком глубоко, что ли. И там глубоко что-то обозначилось и затрепетало. Потом отдышалась, попила теплой водички из чайника, допела программу. И ведь нарочно арию первой поставила, чтобы не устать. А вышло так, что и романсы так себе прозвучали, хотя в классе получались.

Что же он плачет тогда, раз все понравилось?

И сама видела – улыбался, цветы подарил, белые хризантемы, вон в вазе стоят без воды, позабыла налить, а наутро пожалеет, увидев желтоватую кайму. Хоть выбрасывай, раз высохли, нельзя дома вянущие цветы держать: сама увянешь, а ей еще петь, говорить.

Ей казалось, что у него:

астма

бронхит

пневмония

пневмоторакс

хотя даже не знала, вызывает ли это последнее, страшное, кашель, – должно вызывать, это же дыхание, легкие, внутренности.

Хотела погуглить, но телефон на зарядке лежал далеко.

Но он все дышал, не прекращал – и тогда она встала, ощутила холод пола, не стала тапочки искать, а проскользнула в коридор, прислушалась, легко зачем-то постучала и приоткрыла дверь в его комнату, а он там не дышал и не кричал, спал спокойно, разве что одеяло сбросил, разметался на кровати. Но в его кабинете тихо, а больше в квартире никого.

Пневмоторакс, подумала она.

Вдруг резко закружилась голова.

Брысь им

Ночью царапают руки животные, дикие и домашние: мыши, крысы, кошки.

Маленькие собачки, которых никто не боится.

Большие собаки почти не снятся.

Мыши уходят в землю.

Крысы спускаются в подвалы.

Кошки скрываются за гаражами.

Собачек хозяйки берут на руки, успокаивают.

Больших собак даже во сне стараюсь не видеть. Наяву не боюсь, они всё мимо проскальзывают. Доберманы. Ризеншнауцеры. Золотистые ретриверы. Все бегают за палками, за кольцами, оставляют следы в рыхлом снегу, на черных листьях. Иногда бывает так, что я стараюсь не наступать на следы на снегу. Успокаиваю себя, если все же нужно, – ведь везде они, следы, на асфальте и на земле, просто не видишь. Всё в следах, всё, весь мир. Однажды зашла в реку и не смогла ступить на берег, потому что там все в следах было – в птичьих, в собачьих; а босоножки далеко остались. Потом осмелела, но все равно под ноги смотрела, перепрыгивала, если нужно. Смешно выглядела, наверное.

Просыпалась и рассматривала руки – нет, никаких следов, никто не царапал, чистая белая рука, а все приснилось. И так радовалась, что приснилось. И потом в течение дня нет-нет да и посматривала – не появились ли точечки какие, полосочки. Ничего не появлялось, и я ходила спокойно, забывала обо всем, разве что изредка на приеме у терапевта жаловалась – мол, сплю плохо, а так терплю. Терапевт выписывала мелатонин, но я не принимала – с детства боялась таблеток, думала, что однажды обязательно появится такая, от какой задохнусь. И я задыхалась от страха, от бессонницы. А когда все-таки засыпала, они появлялись.

Мыши.

Лисы.

Кошки.

Про животных терапевту не рассказывала, боялась, что в психушку пошлет. Но только даже в психушке не смогут прогнать животных из моих снов, не скажут им, чтобы больше не приходили, нет никакого брысь им. И сама во сне не знаю такого слова.

В десять лет меня укусила за палец маленькая белая собачка, не собачка даже – щенок, и я совсем не испугалась, а пошла домой, смыла под краном кровь, даже не мазала ничем, потому что быстро перестало кровоточить. А когда мама домой пришла и спросила, почему раковина вся в бурых разводах, показала. И, порадовать думая, прибавила, что совсем не больно было, что потерпела, не закричала. А мама как услышала – не посмотрела даже на ранку, не подула, не пожалела. Собирайся, сказала, быстро. В травмпункт пойдем.

Что за собака, чья?..