Красные часы

Как же ты будешь растить ребенка одна, если не можешь удержаться от чашки кофе?

И временами ешь на ужин арахисовое масло прямо из банки?

И часто отправляешься в кровать с нечищеными зубами?

Начало всех начал. Зевс в облике лебедя оплодотворяет Леду – сразу две яйцеклетки: из одной вылупляется Елена, ради которой спускают на воду корабли. Если идти с самого начала. Но ведь нет никакого начала. Может ли жизнеописательница вспомнить, когда она впервые подумала, почувствовала, решила, что хочет стать чьей-то матерью? Тот самый момент, когда ей захотелось вырастить внутри себя луковку, из которой появится потом человек? На такое желание благосклонно смотрит общество: законодатели, тетушки, рекламщики. И поэтому желание кажется ей немножечко подозрительным.

Раньше дети были для жизнеописательницы абстракцией. «Может быть, но не сейчас». Она обычно фыркала, когда при ней заговаривали про биологические часики, ей казалось, что помешательство на детях муссируется исключительно в глянцевых журналах. А из-за биологических часиков обычно переживали те же самые женщины, которые обменивались рецептами пирога с лососем и просили мужей почистить водостоки. Она никогда не была такой женщиной и не собиралась ею становиться.

А потом внезапно стала. Только ее волновали не водостоки, а часики.

* * *

Шкуру нарвала иногда сравнивают с испещренной пятнами кожей утопленников. У нарвала в желудке пять камер. Он умеет задерживать дыхание подо льдом на очень длительное время. А уж его рог – тут есть о чем порассказать.

Знахарка

Что угодно бы отдала, чтобы никогда больше не ходить в «Акме», но не все необходимое можно найти в лесу, в садах и полях или взять у клиенток, которые расплачиваются рыбой и батарейками. Кое-что приходится покупать за наличку. От магазинных ламп у знахарки болят глаза. И пол там такой жесткий. А еще она знает (ведь она не глупая, хотя учителя в школе и называли ее дурочкой), что в «Акме» на нее все пялятся. При ее приближении родители берут детей за руку.

Знахарке нужно купить имбирь, кунжутное масло, лейкопластырь, нитки и коробочку лакричных конфет. Когда она проходит мимо мясного отдела, ее начинает мутить при виде красных кусков – в свете ламп маслянисто блестят жидкости, выделяемые плотью коров, свиней и овец. До дома далеко, идет дождь, ночь уже скоро. Знахарка торопится в отдел сладостей, за лакрицей…

– Я знаю, это твоих рук дело, – бормочет кто-то тихо, едва слышно.

Знахарка не сбавляет шаг.

Еще громче:

– Долорес Файви чуть не умерла.

Знахарка идет вперед, не отводя взгляда от полок, в конце прохода надо свернуть направо.

И еще громче:

– Она в реанимации лежала! Тебе все равно? Плевать?! – голос взлетает до самых ламп дневного света, но знахарка не оглядывается – нет уж, не дождутся.

– Нашли, что искали? – спрашивает кассирша.

Знахарка кивает, уставившись в пол.

– Красивое у вас ожерелье.

Она всегда надевает аристотелевы фонари, когда отправляется в город.

Не может быть, чтобы Лола чуть не умерла. Об этом бы написали в газете, которую знахарка читала в библиотеке.

– Наплюй ты на них, – советует Темпл из морозильника. – Люди вечно верят во всякую ересь.

Домой знахарка приходит вымокшая до нитки. Плащ хоть отжимай, в сандалиях хлюпают шерстяные носки. Она идет в козлятник и насыпает козам зерно, красавчики тычутся в нее мордами, и знахарка говорит, обращаясь к Темпл:

– Как я их всех ненавижу.

Гладит крышку морозильника, прислушивается, хоть и знает, что Темпл не вернется.

В 1692 году в Салеме в Массачусетсе верили, что можно испечь «ведьмин пирожок» из муки и мочи тех девушек, которые якобы находились под заклятием. Этот вонючий пирожок надо было скормить собаке. Если собака его съест, ведьму скрючит, и она завопит от боли, тут-то ее и поймают – так гласила народная мудрость.

– А как они доставали мочу тех девушек? – спросила маленькая знахарка.

– Это неважно, – отвечала Темпл. – Важно то, что люди вечно верят во всякую ересь. Всегда об этом помни, хорошо? Во всякую. Ересь.

Знахарка каждый день скучает по тете.

Конечно, она их всех не ненавидит, но вот скажешь такое, и немного легче.

Она не ненавидит ту девочку, которую высматривает в городе.

И Лолу тоже не ненавидит. Она скучает по Лолиным комплиментам: «Никогда еще не видела таких классных глаз, как у тебя». И по пакетикам с сахаром, и по солонкам, которые Лола воровала для нее в ресторанах. По Лолиному пальцу в своей щелке, по пышным титькам, тычущимся ей в рот.

Вот уже месяц Лола не приходит и не присылает записок. Знахарка раздумывает, не наведаться ли еще раз в тот большой светлый дом, когда муж будет на работе. Можно принести букетик кандыка. Но Лола снова все попутает.

Однажды она пришла к знахарке, чтобы вылечить ожог. Рассказала, откуда он взялся, но знахарка знала, что Лола врет.