Красные часы

И сама не хочет все время гадать, что с ним сталось. Попал ли он к родителям, которые похожи на ее папу и маму? Или к узколобым придуркам, которые постоянно на него орут и не возят его вовремя к врачу?

Срабатывает сирена, оповещающая о цунами, и дочь подпрыгивает от неожиданности – никогда в жизни ей не привыкнуть к этим жутким завываниям.

– Зайчик, это просто проверка, – говорит папа.

Она делает радио погромче.

– Как дела в школе?

– Нормально.

– Уже закончила писать заявку для академии?

– Почти.

– Мама сегодня готовит тако с рыбой.

– Класс, – говорит дочь, сглатывая позыв к тошноте.

– Сегодня утром, – рассказывает диктор по радио, – двенадцать кашалотов выбросились на берег в километре к югу от Гунакадейтского мыса. Причина этого происшествия еще не установлена.

– Боже мой, – дочь еще прибавляет звук.

– Как сообщают местные власти, одиннадцать кашалотов погибли, хотя до сих пор не ясно…

– Помнишь, в семьдесят девятом сколько выбросилось? – спрашивает папа. – Сорок один кашалот на пляже возле Флоренса. Мой старик туда ездил фотографировать. Говорил, они…

– Издавали тихие щелкающие звуки, когда умирали, – дочь наизусть знает жуткие подробности, потому что папа любит их вспоминать.

Он много раз ей рассказывал, что кит может погибнуть под тяжестью собственной плоти. На суше вес его тела становится непереносимым, ребра не выдерживают и ломаются, внутренние органы сплющиваются. А еще китам вредно тепло. Тогда, в 1979 году гринписовцы притащили одеяла – мочили их в соленой воде и накидывали на кашалотов. Не помогло.

Но это когда было. Неужели с тех пор никто не придумал, как вернуть китов обратно в океан?

– Пап, давай туда съездим?

– Не дело, чтобы там народ толпился…

– Но один кашалот пока жив.

– И что? Будешь в одиночку его в воду сталкивать? Не делай из этого идею фикс.

– Сердце кашалота весит почти полторы сотни килограммов.

– Откуда ты?..

– Я с Ясмин как-то составили список: сколько весят сердца разных животных.

– Я с Ясмин составила, а не составили, – при упоминании Ясмин папа напрягается. – Котик, не волнуйся так из-за этих китов, ладно? Иначе твои красивые бровки сцепятся, да так на всю жизнь и останутся.

– Никакие они не красивые – они густые.

– Поэтому и красивые!

– Ты не объективен!

Очень хочется курить, но пока дочь просто сует за щеку лакричную конфетку.

Эш идея не очень-то нравится. Она устала и все такое, но в конце концов дает себя уговорить. Дочь вылезает из окна спальни на крышу, спускается по шпалере, на целую минуту замирает в тени возле крыльца – не услышал бы кто. В квартале от их дома около синего почтового ящика она останавливается покурить. Здесь их обычное место встречи.

Ясмин как-то спросила, почему белые так одержимы спасением китов.

На пляже полно народу, кричат люди, лают собаки, щелкают камеры, льет дождь. Несколько журналистов-телевизионщиков направляют ослепительно яркие фонари на китов: двенадцать кашалотов лежат в ряд, их оловянно-серые бока исполосованы белесыми разводами. Киты похожи на гигантские каменные автобусы. Последний в ряду медленно поднимает и опускает хвост. И каждый раз, когда хвост шлепается на песок, удар отдается у дочери в бедрах.

Люди позируют на фоне мертвых кашалотов.

Кто-то забрался на серый хвост и вопит:

– Сфоткайте меня! Сфоткайте!

– Слезай немедленно.

– Назад, отойдите назад.

– А пальцы мертвеца с этим связаны?

– С кем тут можно переговорить насчет зубов? Мне зубы нужны, я режу по кости.

– Сэр, немедленно слезьте оттуда.

– Они водорослями отравились?

– В сторону, разойдитесь.

Около первого в ряду кита присела на корточки женщина в перчатках, в руке у нее длинный нож – исследовательница? Хочет вырезать кусочек покровного жира для анализа? Может, киты заразились бешенством: желание смерти проникло в их спинной мозг и заставило выброситься на берег? Может, инфекция и людям передается. И в Ньювилле объявят карантин.

– Девочки, уезжайте отсюда, – говорит полицейский. Он ненамного старше их самих. – Мы должны убрать всех с пляжа. И сигарету затуши.

– Почему китов никто не перетаскивает обратно в воду? – спрашивает дочь.

Полицейский внимательно смотрит на нее.

– А: они мертвы. Б: ты себе представляешь, сколько эти туши весят?

– Но один все еще жив!

– Езжайте домой, а?

Они с Эш проходят мимо огромных трупов. На одном кто-то оранжевой краской из баллончика намалевал вопросительный знак, на другом написано: «Мы виноваты!» Они идут дальше – к последнему в ряду, живому. Хвостовой плавник лежит неподвижно. На песке около головы натекла лужа крови. Пасть распахнута, влажная, красная. Заостренная, утыканная зубами нижняя челюсть кажется непропорционально маленькой для такого гигантского черепа. Дочь трогает зуб – бананово-желтый.

«Двигалась среди глубинных устоев мира».

– Теперь у тебя на руках инфекция, – говорит Эш.

Дочь вытирает ладонь о джинсы.

Открытый глаз кита прячется в складках морщинистой шкуры, черный, трепещущий. «Ты повидала довольно, чтобы раздробить планеты». Она опускается на колени. Прижимается щекой к серому боку. Такой сухой, рубцеватый.

– Все будет хорошо.

Никаких щелкающих звуков не слышно.