– Моя бабушка Костелло то же самое говорит, – поддакивает Эш, – а она последний раз шутила году эдак в семьдесят третьем.
– И отец у меня не тупой, – огрызается сын героя.
Жизнеописательница размышляет, не сделать ли отступление – не рассказать ли им о морской биологии и процессах над ведьмами в Великобритании и США, но ей нужно сегодня закончить минут на пять пораньше, чтобы успеть в клинику. Кальбфляйш вызвал ее на прием, чтобы обсудить результаты анализа на поликистоз. А ехать два часа, и новости, скорее всего, или даже наверняка, будут неутешительные.
– Есть такой буддийский храм на маленьком островке в Японии, – говорит она, – там раньше служили заупокойные молитвы по убитым китам. Молились за их души. И еще хоронили зародышей, которых китобои вырезали из трупов матерей. Каждому такому зародышу давали посмертное имя, а день, когда была убита мать, заносили в специальный перечень, – она обводит класс взглядом. – Улавливаете, куда я клоню?
– У нас будет экскурсия в Японию!
– А у тех китов около Гунакадейтского мыса были зародыши?
– А зародыш какого рода?
– Мы устроим заупокойную службу, – говорит Мэтти. – Но сначала нужно дать им имена.
Умница. Даже когда ее отвлекают, она внимательно слушает.
– Прекрасно, – говорит жизнеописательница. – Вас тут двадцать четыре человека. Разбейтесь на пары. Каждая пара дает имя киту. На все про все – три минуты. Потом соберемся и зачитаем вслух, у нас будет минута молчания.
– Но ведь в том храме давали имена зародышам, а не взрослым китам. Вы поменяли правила.
– Именно, Эш. За работу.
Жизнеописательница открывает записную книжку.
Получился, помимо прочего, один Моби Дик, два Майка и один, господи прости, Шакалот. Но этих детей китами не удивишь. Побережье возле Ньювилла – главное во всей западной Америке место для наблюдения за китами. Вот уже несколько десятилетий значительный вклад в ньювиллскую экономику вносят туристы, которые приезжают посмотреть, как исполины высовывают головы из воды, выпрыгивают из моря, шлепаются обратно, пускают фонтаны. Люди платят, чтобы взглянуть на это с палубы корабля или через мощные окуляры на Гунакадейтском маяке, нанимают проводников и вместе с ними ныряют в гидрокостюмах.
Жизнеописательница закрывает рюкзак, размышляя о том, что на двадцать втором шоссе скоро начнется пробка: если поторопиться, то самый ужас она проскочит, и тут к ее столу подходит Мэтти.
– Можно кое-что с вами обсудить?
– Конечно. Но только не сейчас, у меня прием у доктора назначен. Может, завтра?
Если уложиться в три минуты, то через семь минут она будет уже на горной дороге.
– Но завтра День благодарения.
– Тогда в понедельник.
Девочка кивает, не поднимая взгляда.
– Я знаю, с китами очень грустная история получилась, но…
– Я не про это хотела поговорить.
– Хороших тебе выходных, Мэтти.
Жизнеописательница застегивает парку, забрасывает на плечо рюкзак и бежит бегом.
О выбросившихся на берег китах она читала в газете, но почти не вспоминала об этом. Эти покрытые наростами исполины с толстым слоем подкожного жира кажутся настоящими только в ее книге, когда в детстве Айвёр наблюдает, как их забивают во время grindadráp.
– А до скольких сегодня принимает доктор Кальбфляйш? – спрашивает жизнеописательница медсестру за стойкой. – Я тут уже почти час сижу.
– Он у нас пользуется популярностью.
– Ну вы хоть приблизительно подскажите.
– И завтра выходной.
– И что с того?
– Прошу прощения?
– Если завтра выходной, то как это меняет ситуацию?
Медсестра делает вид, что читает что-то на мониторе.
– Не знаю, сколько еще доктор будет занят. Если хотите выбрать другой день, я с удовольствием вас перепишу.
– Нет уж, спасибо, – жизнеописательница усаживается обратно на коричневый стул. Дотрагивается до ключа от велосипедного замка, который висит на цепочке на шее.
Мама ездила на велосипеде каждое утро, в любую погоду, но в один прекрасный день она пошла к доктору, потому что заболело плечо, и узнала, что у нее рак легких.