Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Всё же отважные эти грузинки
Братьев умней и мужей.
И при знакомстве в немом поединке
Взгляды острей и свежей.

Глянуть в лицо из семейного плена,

Тронуть пылающим льдом
И разгадать чужеземца мгновенно —
Гостем вступившего в дом.

Гостя в святое везти захолустье,

Родиной милой гордясь.
Дарит так много веселья и грусти
И бестелесная связь.

Где не уступит мужчина мужчине

И униженья не снесть,
Там покориться Тамаре и Нине,
Это и доблесть, и честь.

– Вами, болельщицы и шахматистки,

Я восхищаюсь и чту
Чуткость поклонницы, прелесть артистки
И артистичность в быту.

Вашу отзывчивость и бескорыстье,

Смелость в любовных делах,
Сладостных, как виноградные кисти…
Лишь перед матерью – страх.

Эта старуха суровая в черном,

Зная все эти дела,
Дочерью правит с упрямством бесспорным,
Ибо такой же была.

Зар-зар [10]

Средь лиц, оттиснутых чеканно,
Вслепую и наверняка
Бросались кости из стакана,
Мелькало счастье игрока.

Что деньги! Он, хлебнув чифиру,

Здесь прожил жизнь и не одну,
И проиграл уже квартиру,
И чьи-то серьги, и жену.

Но ведь и так бы с ней расстался,

С безумной от его игры.
Вот куш сорвал, но зря остался,
Всё вновь вращаются миры.

Отыгран браунинг, и хватит,

О, этот друг не подведёт,
И скоро все долги оплатит
Чаеразвесочный завод.

Теперь усушка и утруска

Сполна ответят за базар,
А если не удержишь спуска,
То и в тюрьме пойдет зар-зар…

И у меня игра такая,

Держу лишь слово на кону,
И звук взывает, завлекая
Под набежавшую волну.

Из книги «Устье» (2018)

Воспоминания о Вадиме

В.Л.

Сквозь жизнь пройдя почти что невредимо,
Высвобождая пленную тоску,
Всё вспоминаю циркача Вадима,
В отеле он учил меня прыжку.

Недавно прыгал он с фуникулёра,

Лодыжку подвернул, и – хоть бы что!
Вновь радостно лицо и ясновзоро,
Овеянное вихрем в шапито.

Всё это бред и дикая причуда.

Открыв окно, в глубокий двор глядим.
– Вон там упасть на дерево не худо,
И – вниз по веткам! – говорит Вадим.

Горячий день, грузинская столица,

Ликующая зелень, синева…
– И на ноги здесь важно опуститься,
Тогда и уцелеет голова! —

Так он вещал в тревожном исступленье

И вспоминал прыжки минувших лет,
Пластмассовые трогая колени,
И трепетал над бездной, как поэт.

«Полудрёма сменит дрёму…»