И с Кравченко коммунистическая власть ссориться не пожелала, включив его в состав Енисейского губревкома, а летом 1920 года приняв в РКП(б). Однако чекисты сразу принялись чистить партизанские ряды, арестовывая как бывших военнослужащих Белой армии, так и уголовный элемент. Эти меры вкупе с разоружением Енисейской дивизии резко оттолкнули партизан Кравченко от большевиков: на призыв войти в состав запасных полков РККА откликнулось менее тысячи человек[2569]
. Енисейское губбюро РКП(б) 27 апреля 1920 года однозначно констатировало, что существование партизанских отрядов, в которых было много «кулацких элементов, шкурников и уголовников», являлось «кратковременным, они не представляли классовой силы, которая была бы нашим и естественным союзником…»[2570]В Алтайской губернии власти тоже активно вытесняли партизан, вызывая ненависть повстанцев ликвидацией их военных и управленческих структур. На Барнаульском уездном съезде Советов в июне 1920 года глава губревкома В. Аристов заявил: «Созданные здесь во время партизанской войны советские органы не могли быть работоспособными. Пришлось их распускать и создавать новые. Крестьяне иногда выражали недовольство. Ждали прежней Советской власти, а пришла новая – более стройная. Вызвала большое недовольство и реорганизация партизанской армии»[2571]
.При всем том характерно снисходительное отношение военно-чекистских властей к преступлениям, совершенным полчищами Кравченко и Каландаришвили, Рогова и Лубкова. Так, в феврале 1920 года частями 27‐й дивизии был разоружен «полк П. К. Лубкова, который творил беззакония и отказывался вливаться в контролируемый властями запасной полк»[2572]
. Дело Лубкова слушалось 28 марта Военно-революционным трибуналом 5‐й армии (председатель В. Сорокин, член трибунала – К. Эзерман, заместитель члена трибунала – Олдаковский). Лубкову вменялись в вину: избиение – вместе с 12 отрядниками – подозреваемых в убийстве лубковца в селе Высоком Мало-Песчанской волости Мариинского уезда; убийство одного из крестьян; самочинные аресты и обыски; отказ влиться в запасной полк в Томске – хотя Лубков обещал сделать это, он остался с бойцами в родном селе Святославском Мариинского уезда. Оказавшись в Мариинской тюрьме, Лубков ругал советские власти и говорил, что попал в руки евреев и офицерства, а потому грозил в случае освобождения собрать отряд и «произвести чистку»[2573].Приговор оказался предельно мягким: подробности расправ и грабежей не заинтересовали судей, так что Лубков получил пять лет принудработ, но за революционные заслуги подсудимого трибунал постановил отложить приговор на полгода и Лубкова немедленно освободить. От себя же военные власти поощрили партизана деньгами как «полуинвалида», и член РВС-5 Б. П. Позерн на следующий день начертал на приговоре: «Дать на лечение пособие из средств РВС в размере 2-месячного оклада по должности комполка – 9600 рублей». Командарм-5 М. С. Матиясевич тоже подписался под этим решением[2574]
(кстати, практически такую же сумму за несколько недель до того получил при освобождении из новониколаевской тюрьмы Г. Ф. Рогов).Гораздо более важную роль красные повстанческие части сыграли в строительстве советских вооруженных сил на востоке Сибири. Партизаны Иркутской губернии в конце января 1920 года были включены в состав Восточно-Сибирской советской армии, которая во второй половине февраля была переформирована в 1‐ю Иркутскую стрелковую дивизию во главе с В. И. Буровым и политкомиссаром А. А. Ширямовым. Партизанские самостоятельные отряды анархиста Н. А. Каландаришвили и Н. А. Бурлова были переброшены в марте, вместе с 1‐й Иркутской дивизией, в Забайкалье на борьбу с Г. М. Семёновым и (несмотря на скорый полный разгром бригады Бурлова) стали основой будущей НРА ДВР[2575]
.Отъявленная партизанщина во всех сферах жизни была самой яркой чертой специфики Дальневосточной республики. Согласно информации М. А. Трилиссера, в Благовещенске 30 июля 1920 года анархически настроенные «таежные коммунисты», протестуя против порядков ДВР, «пытались устроить советский переворот путем ареста ответственных работников», после чего часть их «ушла в сопки для борьбы с коммунистами»[2576]
.В годовом отчете Наркомата иностранных дел (далее – НКИД), представленном Г. В. Чичериным VIII Всероссийскому съезду Советов в декабре 1920 года, признавалось, что на территории ДВР действуют «не наши Советы и не наша Красная Армия, а местные красные партизаны»[2577]
. Исключительную роль партизанских настроений в регионе был вынужден учитывать и Ленин. В ноябре того же года председатель правительства ДВР заверял главу Совнаркома, что продразверстка в ДВР немыслима: «Крестьяне хлеб не дадут без эквивалента. Разверстка вызовет восстание партизан, приведет японцев»[2578]. Вождь, тогда еще абсолютно приверженный идеям военного коммунизма, согласился в случае с ДВР на замену разверстки продналогом.