<…> …ноябрь [19]22 года – белые подготовляют и делают налет на нашу территорию – терчасти, состоящие сплошь из партизан[,] призываются на охрану границы, все встали, как один, а потом также как один самовольно снимаются и разбредаются по домам, предварительно сделав попытку избить комсостав. Кто больше всех наводил панику в эти дни – партизаны. Приискá – народ на них все партизаны. И вот, кто не хочет признавать государственной власти, отбывать подводы, платить госналог, относить сельские и волостные повинности, [это] те же самые прииска. <…> Мы, коммунисты[,] живем на вулкане: в один прекрасный день нас могут колотить и белые и «красные»…[2686]
Таким образом, уездные власти что Забайкальской, что, например, Томской и Алтайской губерний, характеризуя политическую ситуацию начала 1920‐х годов, применяли одинаковый термин «на вулкане», подразумевая взрывоопасность обстановки из‐за своеволия вооруженной и привыкшей бесчинствовать партизанщины. В письме от 17 октября 1922 года, адресованном Секретариату ЦК РКП(б) и ГПУ, председатель РВС Республики Л. Д. Троцкий, призывая ради борьбы с партизанщиной укреплять армию и ГПУ, констатировал: «Партизанщина на Дальнем Востоке имеет хронический характер, выработала, несомненно, большое количество профессионалов-партизан, среди которых немало элементов анархии»[2687]
. И когда современный автор пишет, что в 1923 году «по Приморью бродили банды из разбитых белогвардейских армий»[2688], здесь верно будет добавить про аналогичные и куда более многочисленные шайки из дезертиров НРА и бывших партизан.После ликвидации ДВР перед советскими властями точно так же, как и тремя годами ранее в Сибири, встала проблема окончательного разоружения многочисленных и крайне анархических остатков партизанских отрядов. Постепенно часть наиболее пробольшевистски настроенных дальневосточных партизан удалось «переварить» традиционными способами – с помощью зачисления в регулярные части, а также в милицию и ГПУ; многих вождей откомандировали подальше и предложили им возможности обучения и престижной работы, другие на время арестовывались, вербовались в чекистскую осведомительную сеть и чаще всего вели себя смирно.
Власти Сибири и Дальнего Востока внимательно отслеживали ситуацию в лагере бывших красных партизан, стараясь привязать к властным инстанциям более лояльных и нейтрализовать тех, кто из местнических, анархических или эсеровских устремлений критиковал коммунистический режим с его немедленно установленными жесткими порядками, непривычными территориям, не знавшим политики военного коммунизма. Методом кнута и пряника партизанскую вольницу удалось влить во внутренние войска, милицию, органы ВЧК, уездные, волостные и сельские ревкомы и советы, а также в деревенские комячейки. За партизанами следили чекисты с комиссарами и в случае нелояльности (дезертирство, сопротивление продразверстке, «противосоветская агитация» и пр.) подвергали повстанцев широким репрессиям. В ответ часть партизан дезертировала из РККА и создала множество чисто уголовных шаек, а оставшиеся лояльными к большевикам практиковали массовый красный бандитизм и придавали органам власти и комячейкам первой половины 1920‐х годов откровенно криминальный оттенок.
«…Я ПРИВЫК К ТРУПАМ»: КРАСНЫЙ БАНДИТИЗМ
Данная глава подытоживает «успехи» партизан в проведении чисток населения, которые отнюдь не закончились с падением белой власти. Число жестоко убитых крестьян и горожан, включая «инородческое» население, а также военнопленных, не считая военнослужащих, уничтоженных в боях с повстанцами, можно приблизительно оценить в 50–70 тыс. человек (20–30 тыс. на Дальнем Востоке[2689]
и до 30–40 тыс. в Сибири и Казахстане[2690]); эти люди погибли в основном с начала 1918 по весну 1920 года. Вероятно, преобладающую их часть составили казахи, якуты, буряты и, как тогда называли алтайцев, ойроты. Но также следует помнить, что в первые годы после Гражданской войны бывшие партизаны, сохранившие оружие и разбойничьи повадки, практически безнаказанно умертвили тысячи тех, кого они считали «врагами народа».