Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

Одной из главных проблем многих местностей Сибири и Дальнего Востока всей первой половины 1920‐х годов стал феномен красного бандитизма – кровопролитного и затянувшегося на годы. В ряде местностей, причем отнюдь не только востока России, это явление было главной причиной антикоммунистических крестьянских восстаний. Именно массовый красный бандитизм, также именуемый коммунистами советским, стал одной из основных причин Тамбовского восстания под руководством А. С. Антонова[2691] и многих вооруженных крестьянских выступлений в других регионах[2692]. Председатель Единого ревтрибунала Крыма Н. М. Беркутов отмечал, что, когда в Крым в июне 1921 года прибыла Полномочная комиссия ВЦИК и СНК РСФСР, она обнаружила «ряд весьма злостных преступлений» преимущественно со стороны комиссии по изъятию излишков, комиссии по ущемлению буржуазии, органов ЧК, особых отделов, политбюро, уголовной и общей милиции, причем замешанным в преступлениях оказалось «громадное количество Советских работников»[2693].

В ходе революционного противостояния к власти прорвались – и именно в «громадном количестве» – личности, которые во множестве являлись идейными либо прямыми уголовниками, чьи методы руководства население воспринимало как открытый криминал. Заметная часть активных сибирских партизан, быстро осознавшая, что политика большевиков бесконечно далека от их ожиданий, только озлоблялась от продразверстки, повинностей и преследований, представляя собой бурлящую массу. Недовольство стало прорываться в открытых восстаниях. Но пар этого бурления после быстрого разгрома мятежей начала 1920‐х годов большей частью уходил в свисток, в брюзжание в своей среде – партизаны хорошо чувствовали силу и беспощадную решительность новой власти.

И все же немалая часть партизанской злобы в течение ряда лет по-прежнему выплескивалась против зажиточных односельчан и всех тех, кого партизаны считали своими врагами, – выплескивалась в виде десятков тысяч тяжких преступлений, официально именовавшихся проявлениями красного бандитизма. Этот термин, родившийся в начале 20‐х годов, обоснованно употребляется современными авторами как вполне отвечающий сути данного феномена. Исследователи сибирской партизанщины отмечают массовое участие бывших партизан в краснобандитском движении[2694].

Разница между краснобандитским террором и чисто партизанским невелика. Красные бандиты действовали как агенты низовой власти, но обычно нелегально и пользуясь снисходительностью либо нерасторопностью вышестоящих структур. Объекты же краснобандитских преступлений были одинаковы что у партизан, что у местного начальства, нередко из экс-партизан и состоявшего. Бандитствующие силовики и партийно-советские вожди волостного и уездного уровня в своем терроре часто опирались на комячейки, которые, в свою очередь, напоминали маленькие партизанские шайки, терроризировавшие вооруженной рукой собственные села.

В советском официальном употреблении термин «красный бандитизм» продержался до начала 1930‐х годов, после чего о нем постарались надолго забыть. В статье Емельяна Ярославского «Октябрьская революция в Сибири», кроме прочего, так говорилось о части партизан: «Им казалось, что мы слабо боремся с врагами революции, и они ударились в так называемый „красный бандитизм“, самостоятельно уничтожая тех, кого они считали контрреволюционерами»[2695]. Затем этот термин не упоминался; только в годы «оттепели» А. А. Халецкая кратко отметила, что в красном бандитизме смешались подлинно революционная (красная) тенденция с контрреволюционными (бандитскими) действиями, на что историк сибирской милиции сразу же заявил, что термин «красный бандитизм» слишком неточен, чтобы его использовать[2696].

Однако Л. И. Боженко и О. Г. Новокрещёнова в 60–70‐х годах достаточно подробно остановились на этом явлении[2697], хотя были далеки от идеи оценивать число его жертв. При этом Новокрещёнова в диссертации дала очень резкие оценки красному бандитизму, отметив вместе с тем очевидное использование сибирскими партийными организациями анархической энергии склонных к экстремизму низов в интересах борьбы с политическими врагами. В опубликованных работах она была вынуждена более сдержанно и кратко отмечать, что красный бандитизм являлся «опаснейшим нарушением социалистической законности»[2698]. Мнения Халецкой и Новокрещёновой были в разгар застоя раскритикованы ортодоксальным историком, который отверг само использование термина «красный бандитизм» как нецелесообразное[2699].