В ответ появились циркуляры губкома от 22 января и 1 февраля того же года, где явно краснобандитские акции именовались анархическими партизанскими действиями, в результате которых некоторые комячейки превращаются в шайки бандитов[2760]
. В июле секретарь Бийского укома РКП(б) Фрейлих телеграфировал в Сиббюро: «Кражи православных священников [в] нашем уезде имели место тчк За самовольные расправы арестовано двадцать восемь коммунистов зпт принимаются энергичные меры по прекращению этого»[2761]. Где не убивали священников, там насиловали монашек: немцы-коммунары, прибывшие в столицу Ойротии Улалу в августе–сентябре 1921 года, увидели, что в предназначенном для их коммуны совхозе, созданном на базе ликвидированного Никольского женского монастыря, несколько дней шла «антирелигиозная кампания», сопровождавшаяся пьяными оргиями с принудительным участием насельниц обители. Как сообщал властям лидер коммуны Г. Ротмунд, директор совхоза Полецкий «устраивал винные гуляния днем и ночью с несколькими милиционерами, женщинами и монашками, во время которых происходили вещи, возможные только в среде бандитов»[2762].Все циркуляры с требованиями перевоспитания и угрозами наказания не повлекли реального изменения политики, так что в разных концах Сибири долгое время действовали сотни подобных комячеек. За самосуды их подвергали партийным взысканиям, хотя иногда власти были вынуждены распускать целые волостные организации РКП(б). Нэп разъярил сельских люмпенов, до того бесплатно живших за счет внутриволостного перераспределения «излишков», выколачиваемых из зажиточного крестьянства. Томская ДТЧК (дорожно-транспортная ЧК) в сводке за 15–31 марта 1921 года, употребляя такие слова, как «остроумно» и «проделки», констатировала массовые убийства со стороны партизан М. Х. Перевалова и сельских партийцев, особенно Итатской комячейки, где даже чекистов местного уездного политбюро считали «негодным элементом» и желали расстрелять за слабую борьбу с «гадами»: