Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

Томская губЧК 25 октября того же года констатировала, что поступающие в нее и в политбюро арестованные «зачастую препровождаются деревенскими комячейками, которые сами производят аресты». Партийцы при обыске нередко распределяют между собой имущество арестованного. Чекисты велели привлекать виновных за самоуправство, а также через заведующих политбюро и уездных продкомиссаров циркулярно разъяснить всем ячейкам их права и обязанности»[2753]. Циркуляр Томгубкома РКП(б), появившийся уже 30 октября и адресованный всем низовым парторганизациям, детально описывал ситуацию с вооруженным вмешательством местных коммунистов в повседневную жизнь:

По поступившим в губком и губчека сведениям видно, что почти все комячейки, за небольшим исключением, взяли на себя исполнение роли административной власти. Комячейки производят аресты, обыски… <…> Некоторые комячейки работают таким же образом, как и бывшие колчаковские карательные отряды. …Например, в чека имеются жалобы арестованных о том, что их раздевали догола, ставили под расстрел, даже стреляли, клали в рот револьвер, пороли – словом[,] производили пытку для того, чтобы заставить их сознаться в контрреволюционных действиях. <…> Томский губернский комитет… самым категорическим образом запрещает всем комячейкам непосредственно производить обыски, аресты, реквизиции и проч., делая это в случае надобности через соответствующие органы власти: милицию, Советы, волисполкомы…[2754]

Но и этот циркуляр не предусматривал реальных мер воздействия на комячейки, к тому же местные власти явно не собирались подобные меры проводить. Поэтому решения губкома и губЧК совершенно не охладили краснобандитского пыла, остуженного лишь через много месяцев – реальными судебными и партийными преследованиями. Невзирая на позицию губкома, 30 ноября 1920 года начальник Томской уездмилиции К. А. Зыбко постановил прекратить разоружение некоторых комячеек и обязал вернуть им оружие, объясняя, что «…начальники районов [милиции], как люди, имеющие до некоторой степени политический опыт, должны поддерживать молодые комячейки и ставить их на правильный путь…», вооружая при выступлениях крестьян[2755].

Тем временем в соседней Алтайской губернии власти и вовсе толкали местные ячейки, по сути, на террор. В отчете за август–ноябрь того же года Алтайский губком сообщал, что в ответ на бандитские разгромы комячеек и советов он предложил губисполкому издать приказ о репрессивных мерах против кулаков того села, в котором окажется пострадавшая от бандитов комячейка или будет убит инструктор: «Это дало положительные результаты: приказ [о репрессиях] исполняли комячейки и местные советы»[2756], причем исполняли как следует: в ряде волостей были убиты сотни «врагов». Так, Огневская ячейка Бийского уезда уничтожила в 1920 году 200 человек, еще одна – 70, некоторые другие ячейки – от 10 до 20[2757].

Рядовым эпизодом в период Сорокинского восстания на Алтае в начале 1921 года стала расправа 12 членов Санаровской комячейки (среди них были комсомолец и три женщины) над восемью гражданами, очевидным образом ни в чем не замешанными – иначе это дело не попало бы в губернский ревтрибунал, обвинивший карателей-добровольцев в красном бандитизме. В октябре 1922 года Алтайская губКК РКП(б) постановила всю дюжину убийц исключить из партии, но затем решила «ввиду прошлых революционных заслуг обвиняемых перед республикой… просить революционный суд о смягчении им наказания»[2758]. В начале 1921 года арестовывала крестьян в целях борьбы с контрреволюцией самовольная волостная Белоярская «тройка» в Барнаульском уезде[2759].