Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор

В течение большей части того года у Сиббюро ЦК не было никаких сил контролировать формирующийся низовой аппарат; кадры коммунистов для громадной территории оно могло черпать лишь почти исключительно из армии. Член Сибревкома М. И. Фрумкин 27 декабря 1919 года писал А. Д. Цюрупе, что Секретариат ЦК партии не помогает с кадрами: «Политических работников вообще нет. Николай Николаевич [Крестинский] посылает нам „штрафованных“, которых мы должны, по-видимому, исправлять»[2745]. (Население это чувствовало остро. В сводке новониколаевской военной цензуры сохранилась такая цитата из письма начала 20‐х годов: «Массовые аресты, полное игнорирование личности, развал в работе, а работники на верхах все хлестаковцы с примесью Ваньки Каина»[2746].)

Секретарь Сиббюро В. Н. Яковлева тоже была откровенна: «Райкомы, комячейки предоставлены самим себе, живут своей собственной жизнью. Стихийно ростут (так! – А. Т.) ячейки и в деревне. Проезд советского работника, инструктора или члена ревкома, проведенный им митинг рождают ячейку сочувствующих. И она живет сама по себе, так, как она понимает. Высшие партийные организации неделями, месяцами не проверяют ее работы и ее состава… Так до апреля 1920 года партия ведет советскую лишь работу, а не партийную. Она строит соввласть». С апреля Яковлева фиксирует еще один четырехмесячный период, когда идет размежевание партийной и советской работы. Но на местах по-прежнему полное отсутствие партаппарата – только секретари и иногда делопроизводители. Большинство ячеек до осени остаются непроверенными. Лишь во второй половине года большинство губкомов создают работоспособные аппараты[2747]. В условиях Сибири и Дальнего Востока контроль за ячейками и в ходе последующих лет оставался преимущественно формальным.

Уже тогда же, в 1920 году, массовый бандитизм местных властей становился предметом рассмотрения чекистского, военного и партийного руководства ряда губерний. Чекисты забеспокоились первыми, поскольку произвол сельских партийцев, самые активные из которых имели партизанское прошлое, был главным раздражителем для населения. Председатель Бийской уездЧК в июне доносил о том, что «…партийная работа как в городе, а также и в уезде совершенно не ведется, да и вестись она не может, т[ак] к[ак] таковую вести некому… Комячейки… занимаются арестами, обысками, реквизицией, конфискацией, сменой ответственных работников и всевозможными другими действиями… вызывают со стороны крестьян ропот и неудовольствие, чем и пользуется кулачье»[2748].

Начальник Особого отдела 5‐й армии примерно в июле того же года сообщал в Президиум ВЧК, что в Алтайской, Енисейской и Семипалатинской губерниях «много повредили делу… коммунисты из красных партизан, которые, войдя в партию, действовали по-партизански, пересаливали… особенно в области религиозных отношений, создавая совершенно излишнее озлобление крестьян именно против коммунистов, а не против Советской власти». Этот видный чекист подчеркивал: «…весь корень того зла, которое выражается в брожениях и восстаниях местных крестьян, заключается в неумении подойти к ним, в действовании „с плеча“, пересаливании, а также и в прямых незаконных и в корне неправильных действиях, выражающихся… в грубых окриках, топании ногами и т. п., в злоупотреблении властью…»[2749] Заведующий отделом управления Сибревкома в конце 1920 года прямо утверждал: «В основе каждого крестьянского восстания лежит именно бездействие, неумелость или преступное поведение уездных и волостных органов власти. К сожалению, нами до сих пор ничего не сделано для изучения конкретных условий, породивших восстание именно в такой-то волости, а не рядом, где живут такие же кулаки, с[е]редняки и бедняки. …Наши главные усилия должны быть направлены в сторону чистки, укрепления и улучшения наших аппаратов»[2750].

Партийно-советские органы стали реагировать на преступления низовых коммунистов с большим опозданием. В октябре 1920 года отдел управления Семипалатинского губисполкома отмечал, что население жалуется на произвол комячеек, дискредитирующих партию и советскую власть. Член Ачинского укома РКП(б) Я. П. Зоссе, выступая 24 декабря на заседании Енисейского губкома, заявил, что местные комячейки «в большинстве своем подрывают престиж и партии, и власти»[2751]. Выразительный и точный портрет сельской власти дали в том же месяце руководители Иркутской губЧК: комячейки в большинстве – это «уродливые явления», возбуждавшие ненависть крестьян наличием «в своем составе крайне неустойчивых в моральном отношении лиц, подчас с уголовным прошлым». В целом же они представляли собой «привилегированную группу лиц, связанных между собою различными шкурными интересами…»[2752].