Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

На землю, так сказать, меня возвращает заливистая команда:

— Смирно!

В семнадцать тридцать смена наряда. Подворотнички, пуговки, пряжки, задники сапог, носовые платки — нынче там, на площадке перед канцелярией, ребят потрошит капитан Марков.

— Ну, и самое важное: о влияниях, — майор, ссутулясь, степенно прохаживается, что-то обдумывая.

Он будто не видит меня. В серых глазах мутноватость усталости. Рука полусогнута. Я в болезнях не смыслю, но на передовой майор не был — это нам доподлинно известно.

Не отвожу взгляда с блокнота: «Отдашь или зажмёшь? Ведь мой блокнот! Мой!»

Личные записи нам обычно возвращают. Правда, в обязанностях училищных офицеров находить и прочитывать их. Гнусная обязанность, гнусное правило…

— Вот размышляю, не вашего ли дружка влияние?

— Вы о ком, товарищ майор?

— О Штиглице… Михаиле Вольдемаровиче… Прыткий юноша. Не по возрасту понятливый. Этак разряжен в книжные побрякушки.

Я молчу.

— Можете поручиться за него?

Вглядываюсь в майора: что известно? В чём виноват Мишка?

— Тут какое-то недоразумение, товарищ майор, — слова вязнут на языке. Меня знобит от слов.

— Поручиться можете?

— Да, товарищ майор!

— Так сразу, за глаза?

— Я знаю Штиглица.

Невольно на память заскакивает правило Иоанна, выработанное в столкновениях с Басмановым: «С ядовитой змеёй лучше не бороться».

Подполковник Гурьев с грохотом перекладывает под столом ноги, порывисто чиркает в тетради карандашном, затем раздражённо переставляет графин.

— Наш он, Шмелёв, или?.. — Басманов, не мигая, смотрит мне в глаза.

— Так точно, наш, товарищ майор!

— Я о личных ощущениях, так сказать, наблюдениях. Наш или нет?

— Я не занимаюсь такими наблюдениями, товарищ майор. Я знаю: он наш, он предан нашему делу.

Я молчу, хотя во мне буря разных чувств.

Не узнаю первого педагога. Преображение мгновенно. Ясноглазый седоватый человек смотрит на меня. И кажется, сейчас нет дороже ему никого, кроме меня. И все невзгоды этого человека пережиты во имя меня. И взгляд — без мути усталости. Он молча утомлённо расхаживает.

Я стою по стойке «смирно» и молчу.

Тетрадь с девизом всё на том же месте. Моя тетрадь. Мой девиз.

«Пусть подавиться! — не без горькой досады думаю я, — ведь я молодой человек с двойным дном».

Я уже значительно спокойнее, во всяком случае, владею собой.

Он говорит — нет, он не говорит, он внушает: внушает пять, десять минут, наверное, и больше. Я в положении «смирно» перед ним. Я молчу.

«Доносителем и предателем нашего «кадетского» братства ты меня не сделаешь, будь ты хоть маршал. Впрочем, все мы преданы долгу и будущему назначению, разве ты, майор, этого не знаешь? Так что мы теряем время? Чего ты добиваешься?..»

* * *

Кое-что нам рассказывал новый географ майор Шевченко, но самое сущностное, коренное я вычитал в книгах, правда, не обо всём можно свободно рассуждать. Вчерашние друзья сегодня становятся врагами. Ещё на днях — генеральный секретарь братской компартии, а сегодня имя его исчезает из печати навсегда, потому что оказался врагом. Я просто собираю знания. Они не могут не пригодиться. Мой закон: не сметь терять время.

Господствующая верхушка Англии попрекала (скорее не попрекала, а травила) Александра III и Николая II в самодержавном устройстве общества, которое лишало народ гражданских прав. Особенно она поносила Россию за черту оседлости для евреев[47]. Тут на головы государей да и всей России, сыпались проклятия, кабы только проклятия. Однако важно другое! При этом как-то забывается, что сама Англия являлась и является первостатейной страной-угнетательницей, погрязшей в колониальном разбое. С головы до пят от мокнет в слезах и крови народов…

Однако спустя десятилетия спустя я узнал лишь часть правды.

Англия давала приют врагам политического строя России, наотрез отказывая ей в финансовой помощи по настоянию влиятельных еврейских кругов. Более того, она стравила Россию и Японию в 1904 году, вследствие чего развязалась война. К слову будет молвлено, что главные, ударные корабли японского флота оказались построены в Англии и видную часть средств в их постройку вложил влиятельнейший нью-йоркский банкир Яков Шифф, заслуживший за это высший орден японской империи.

Обратимся к работе Арчибальда Рамзея (Рамсея) «Безымянная война», — как мы знаем, кадрового офицера английской армии, ветерана войны 1914 — 1918-х годов, депутата палаты общин в годы предшествующие 2-й мировой войне, и, по воле Черчилля, узника лондонской тюрьмы в самые напряжённые для англичан годы войны (1940 — 1944-е):

«…Например, Яков Шифф финансировал Японию в её войне с Россией, о чём, кстати, можно прочесть в Иудейской Энциклопедии (даже не стеснялись писать! А сколько же у них «праведного» гнева по каждому честному слову, высказанному об их неблаговидных делах! — Ю.В).