Красные ворота

Компания завернула на улицу Горького, за ними и ребята. Из дверей бывшего елисеевского доносились аппетитные запахи копченостей. Володька шмыгнул носом, втягивая в себя ароматы съестного, из чего понял Коншин — голоден Володька. Он предложил зайти и купить колбаски, но Володька отказался. Он не сводил взгляда с веселой компании. У бывшего филипповского ресторана, а теперь «Астории» Анатолий Сергеевич остановился с дружками, посовещались и направились в переулок, где был вход. Володька придержал Коншина за локоть:

— Деньги у тебя есть?

— Есть немного.

— Может, зайдем? Угостишь меня мясцом, ну и от пивка не откажусь.

Коншину и самому хотелось развеяться, он согласился.

— Давненько в ресторации не был. Посидим, значит, — повеселел Володька.

Коншину совсем не хотелось встречаться с Анатолием Сергеевичем, и они подождали, когда компания разделилась и прошла в зал; тогда и ребята вошли, поискали место и сели вдалеке от компании Анатолия Сергеевича. За выбранным ими столиком развалился пьяненький мужчина средних лет.

— Присаживайтесь, ребята. Пожалуйста, — пригласил он, когда они попросили разрешения. — Один я… — в последних словах стояла давняя, видно, тоска.

Официант оказался знакомым Коншина, жил от него через дом, и сталкивались они либо на улице, либо в магазине, а чаще всего в павильончике «Вина — воды», у дяди Гриши, куда Коншин забегал за папиросами почти ежедневно. Они обменялись — «привет», «привет», а потом уж официант спросил:

— Ну что, ребята? Салатик, селедочка, водочка и горячее?

— Давай, — кивнул Коншин, лишь уточнив количество водочки — маленький графинчик, ну и по бутылке пивка.

— Водочка-то дороговата стала, — проворчал сосед, после того как официант записал заказ и ушел. — Вы помните, сколько до войны она стоила?

Ребята, конечно, помнили и кивнули.

— А пить стали больше. Война, что ли, народ избаловала да попортила либо еще что? Да и везде торгуют ею, проклятой, поди на каждом углу. Около моего дома — четыре точки. Куда ни пойдешь, одну да не минуешь. Соблазн. А что из этого будет? Не знаете? Скажу вам, что из этого произойти может, ну и больше мешать не буду. Так вот, молодые люди, ради хлебушка насущного начать воровать трудно, совесть не очень-то позволит, а вот на водочку — легчее, у хмельного-то совесть залита. И, помяните мое слово, начнет народ изощряться, на выпивку деньгу добывать, а что из этого выйдет, догадаться нетрудно.

— Есть в ваших словах сермяжная правда, есть, — весело согласился с соседом Володька.

— Еще бы… Вот поглядите вокруг, на зарплату разве сидят? Нет, здесь те, кто уже начал химичить да приворовывать. Ладно, замолк я. — Сосед отхлебнул пива и закурил, откинувшись на спинку стула.

— Ты помнишь, я рассказывал о Толике Лявине? — спросил Володька. — Так вот, встретил недавно. Директором ресторана, как мечтал, не стал, но командует каким-то рынком в дачной местности. Одет шик-модерн, физиономия лоснится, усики отрастил для солидности, угощал коньячком, такую пачку деньжищ вытащил, еле в бумажнике помещалась.

— Связной у меня был, Рябиков… Помню, сидим в шалашике, конину тухлую лопаем, ну и разморило меня после жратвы, будто стопку хватил, философствовать начал: «Понимаешь, Рябиков, на передке все-таки самые лучшие обитаются, дрянь и сволота умеют устраиваться, они в тылах припухают, а мы — лучшие. Понял?» Это для собственного успокоения, разумеется, потому что так обидно было, что приходится эту тухлятину жрать. Ясно?

— Ясненько, — усмехнулся Володька. — А ты не находишь, что твой Анатолий Сергеевич из той же породы?

— Как тебе сказать? Двойственное у меня к нему отношение.

— Двойственное? — удивился Володька. — Ты что, совсем?..

Он не договорил, но Коншин догадался, каким могло быть недоговоренное слово — наверно, «скурвился».

На эстраде тем временем заиграл оркестрик, и публика пошла танцевать. Мимо них шелестели, а то и задевали платьями вертевшиеся в танце девицы, обдавая одеколонным ароматом.

Володька, очень давно нигде не бывавший и живший анахоретом, после того как они выпили и поели, вдруг поднялся и отправился в зал пригласить кого-нибудь на танец. И отправился не куда-нибудь, а прямо к столику Анатолия Сергеевича.

Тут у Коншина и мелькнула догадка, что не просто так захотел Володька в ресторан; но, увидев издали, как мирно беседует Володька с компанией Анатолия Сергеевича и как все мило улыбаются, успокоился. Вскоре Володька приблизился в танце к их столику, и Коншин разглядел даму, с которой тот танцевал: пышная блондинка, до неприличия прижимающаяся к Володьке… Тот подмигнул Коншину — дескать, знай наших, видишь, какую оторвал. Глаза у него были веселые, а рот расплывался в добродушной улыбке.

Музыка замолкла, и Володька, держа за руку блондиночку, привел ее к столику и раскланивался в благодарности. Вернувшись на место, он еще раз подмигнул Коншину и сказал:

— Ничего дамочка… Приятно иногда подержаться за хорошие телеса. — А потом добавил: — Твой Анатолий Сергеевич — милейший человек. Разрешил, а это его бабец.