Красные ворота

— Какие вы глупые… Нашему поколению, увы, такого «мещанского рая» совсем не досталось. Вы только вылезли чудом живые из такой войны, так неужто вам может казаться, что там была какая-то необыкновенная, романтическая жизнь?

— Там было все проще, — заметил Володька.

— Может быть, — задумчиво согласилась она. — Наверно, жизнь сейчас сложнее, и она все время будет ставить перед вами трудные, почти неразрешимые вопросы, и, чтоб не запутаться, надо… надо все время прислушиваться к своей совести… Помните сказку Салтыкова-Щедрина о тряпочке-совести, которую теряют и находят?

— Помним. Но все это не ново, Ксения Николаевна, — вздохнул Коншин.

— Да, не ново. Я вам америк не открою. Вроде бы все просто и в то же время страшно трудно… Тем более сейчас, когда вам что-то приоткрылось. Да, мы очень мало знаем, многое для нас пугающе непонятно, но самое страшное теперь для вас — растеряться, потерять ориентиры, бросаться из стороны в сторону… — она говорила взволнованно, не сразу находя слова. — Вы поняли меня, мальчики?

— Поняли, мама, — вяло сказал Володька, чуть не добавив: «А чего тут понимать, все это слова», но не добавил, не желая обидеть мать.

По дороге домой Коншин думал, что в милицию Анатолий Сергеевич вряд ли заявит, но работу-то он потерял, и надолго. Проходя мимо ночного гастронома на углу Колхозной и 1-й Мещанской, около которого галдела очередь, он столкнулся с Колюней Крохиным.

— Привет, Алеха. Сообразить не хочешь?

— Нет, Коля. Работать завтра, — сказал Коншин привычное и… запнулся — работы никакой завтра не предстоит, а денька через три придет к нему бумаженция из редакции, где будет сообщено о расторжении договора под каким-нибудь предлогом.

— Дело есть. Зайду к тебе на днях.

— Какое дело?

— Хорошее, денежное. Договорились?

— Ну, заходи, — безразлично кивнул Коншин.

После ухода Коншина Володькина мать заявила сыну, что вряд ли он имел право затевать драку, что надо было хоть спросить Коншина, хочет ли он этого, а теперь он остается без работы по Володькиной вине.

— Мама, когда вытаскивают утопающего, разве спрашивают его? Я удивляюсь тебе. У Алексея такая же пенсия и стипендия, как и у меня. С голоду, слава богу, не помрет.

— Мы вдвоем, Володя. Меня жизнь научила крутиться, а Алеша не умеет. В общем, я не в восторге от твоего поступка.

Когда мать говорила «не в восторге», для Володьки это значило нечто большее. Он задумался, но вскоре тряхнул головой:

— Все правильно, мама. Алешка и выпивать стал каждую получку из-за этого типа. Правильно, — повторил убежденно.

37

Уже прошел месяц с того тяжелого разговора с Ниной, а Игорю так и не удалось встретиться с ней. Он приходил к Институту курортологии, ждал ее у дома, звонил, но все напрасно. Оставалось лишь одно — идти к ней домой, пусть даже придется говорить при ее матери.

Перед подъездом пришлось выкурить две папироски, чтоб унять волнение, но когда вошел в дом, поднимался по мраморной лестнице бывшего купеческого особняка мимо стен с какой-то лепниной — успокоился. Он постучал в дверь Нининой комнаты, а потом тихонько открыл — Нина спала, свернувшись калачиком на маленьком старом диванчике.

— Нина… — шепотом позвал он ее.

Она открыла глаза и посмотрела на него.

— Нинушка… Я пришел.

Ему страшно захотелось подойти к ней, присесть на диван, погладить ее по голове, приласкать, но она молча и отчужденно глядела на него, будто не узнавая.

— Я пришел… Надо же поговорить… — начал он несмело.

— Не о чем нам говорить, — ответила не резко, а равнодушно и отвернулась. — Уходи.

— Но нельзя же так. Нам надо решить…

— Я уже решила, — перебила она. — Надеюсь, ты порядочный все же человек и будешь мне давать денег на ребенка. Вот и все.

— Но, Нина, он… я же хотел сказать тебе, если ты хочешь, мы можем… нет, должны, наверное, расписаться…

— Не можем и не должны. Уходи, Игорь, у меня болит голова.

— Но ты… ты не сделаешь аборта?

— Ах, вот что тебя беспокоит! Не бойся, не сделаю.

— Я боюсь только за тебя.

— Можешь не переживать, — сухо сказала она. — Уходи, а то сейчас придет мама.

— Ты сказала ей?

— Тоже можешь не беспокоиться, пока не сказала.

— Нинушка, но почему ты меня гонишь?

— Неужто не понятно? Ты же… ты же твердил мне о ребенке, о том, что нужна семья и прочее, и сам же струсил. Ты для меня после этого просто не существуешь. Понял? Не существуешь. Тебя — нет. Понял? Нет, нет и нет… Уходи.

Игорь надел шапку и медленно вышел, закрыв за собой дверь. Ему трудно было понять Нину. Неужто из-за его естественной минутной растерянности в тот раз — такая реакция? Что за идиотский максимализм, которого он раньше в ней не замечал! И что теперь делать?

Он понуро поплелся по Каляевской… В нем нарастало раздражение. Нина просто вздорная девчонка, легкомысленная и совсем не думающая о будущем. Не так-то легко будет ее перевоспитать, поступки ее совершенно алогичны и не укладываются ни в какие рамки, а главное, непредсказуемы.

Дома ему не удалось скрыть от матери свое состояние, и она обеспокоенно спросила:

— Что-то давно не видать Ниночку. Вы не поссорились?