Красные

Житомирский заранее сообщил полиции о планах большевиков разменять деньги сразу в нескольких городах Европы. Он же знал и курьеров, которые должны будут осуществить обмен. Русское правительство проинформировало о предстоящей операции власти этих стран. В итоге попытка размена закончилась полным провалом. В Париже 4 января арестовали Литвинова и его помощницу Фанни Ямпольскую. У Литвинова нашли 12 тех самых 500-рубле-вых государственных кредитных билетов. Правда, русских революционеров не выдали России, а выслали из Франции.

«В Стокгольме был арестован латыш [Ян Мастерс. — Е. М.], член Цюрихской группы, в Мюнхене — Ольга Равич, член Женевской группы, наша партийка, недавно вернувшаяся из России, Богдасарян и Ходжамирян.

В самой Женеве был арестован Н. А. Семашко[38], в адрес которого пришла открытка на имя одного из арестованных».

Эти аресты нанесли по планам большевиков тяжелый удар. Стало очевидно, что «тифлиские деньги» они использовать не смогут. После некоторых размышлений они решили их уничтожить. В конце концов, часть 500-рублевок отдали для уничтожения… Житомирскому, который сдал их в Департамент полиции. Другая их часть позже стала причиной острейших дискуссий и ссор в рядах большевиков. Но об этом чуть позже.

«У меня железная натура…»

Судебный процесс по делу «русского террориста Дмитрия Мирского» открылся в Берлине 14 февраля 1908 года. В зал суда его доставили в невменяемом состоянии. Так, во всяком случае, казалось со стороны.

Камо решил симулировать умопомешательство, когда понял, что суда ему не избежать. По немецким законам его, как душевнобольного, должны были отправить в лечебницу. Следовательно, он избежал бы выдачи русским властям. Он взялся за дело всерьез. Камо рвал на себе одежду. Бил посуду, буянил, дрался с надзирателями, отказывался есть. Во время судебного заседания он то якобы впадал в прострацию, то стонал, то молчал, то начинал кричать. При этом все-таки сказал, что не знает, как его зовут и кто его родители. Знает только, что ему 26–27 лет, и он родился в Тифлисе. В итоге суд решил отложить процесс на неопределенный срок, а подсудимого подвергнуть медицинской экспертизе.

Двадцать третьего мая доктора медицины Гоффман и Липпман, обследовавшие Камо, пришли к выводу, что он «представляет собой в настоящее время душевнобольного человека и останется таковым в будущем, насколько это можно предвидеть». 4 июня его доставили в Евангелическую клинику королевы Елизаветы Херцберге.

Там, судя по сохранившейся истории его болезни, он тоже продолжал убедительно исполнять роль умалишенного — пел песни, нес какую-то околесицу, требовал привести ему женщину, заявлял, что он — Наполеон или что он выпил 10 миллионов литров водки, вырывал у себя усы и волосы и складывал из них на постели различные узоры, на нескольких языках ругал полицию, «ругался по-русски» и заявлял, что вокруг него «испанские инквизиторы».

Его перевели в другую лечебницу — в Берлин-Бух, но и там он вел себя точно так же. Припадки безумия, во время которых Камо резал себе вены и бросался на стены, чередовались с периодами «просветления» — он, как говорится в истории болезни, бывал «скромен и вежлив», держался «непринужденно», «читал русскую литературу». Красин вспоминал: «Он арестован в Берлине и сидит в таких условиях, что, наверное, его песня спета. Сошел с ума. Между нами — не совсем сошел, но это его едва ли спасет. Русское посольство требует его выдачи как уголовного. Если жандармам известна хотя бы половина всего, что он сделал, — повесят Камо».

К тому времени русская полиция уже установила, кем на самом деле является арестованный Дмитрий Мирский. В июне 1908 года Департамент полиции сообщил германским коллегам, что его настоящее имя Симон Тер-Петросян по кличке Камо-Сомехи (Сомехи по-грузински — «армянин».). Немцев также предупредили, что он, возможно, симулирует болезнь, чтобы сбежать из лечебницы.

Русские сыщики как в воду глядели. Но у немцев был свой «орднунг» — то есть порядок. А в соответствии с ним нужны были документальные подтверждения, что террорист Камо это и есть больной Мирский, и что это именно он участвовал в налете на кареты Государственного банка на Эриванской площади в Тифлисе. Русский Департамент полиции сообщил, что таких подтверждений у него нет, однако есть «конфиденциальные сведения, которые не могут быть представлены суду», согласно которым он участвовал в этом «эксе».

Вероятно, учитывая это, а также то, что «больной Мирский» как раз переживал период ремиссии, его решили перевести в тюрьму и снова начать процесс по его делу. 16 апреля 1909 года его доставили в Берлинскую следственную тюрьму, а начало суда было назначено на 3 мая. Но тут с ним снова начались «припадки безумия». Доктор Гоффман сообщал прокурору, что больной отказывался от пищи, что-то бормотал себе под нос, а на его лице «время от времени появлялась идиотская улыбка». Затем он вообще впал в буйство. Он ломал в камере мебель, бросился на надзирателя, и в итоге его связали и поместили в камеру для буйных.