Красные

В больнице он тоже все время находился в кандалах и под усиленной охраной. За ним постоянно велось наблюдение. Время от времени устраивались обследования и экспертизы. Но Камо вел себя безукоризненно, в том смысле, что продолжал разыгрывать из себя сумасшедшего. На основании этих наблюдений 12 мая 1911 года Особое присутствие Тифлисского окружного суда определило, что он действительно страдает умственным расстройством в форме истерического психоза, переходящего в слабоумие. 9 июня военный прокурор Кавказского военно-окружного суда сообщил главному врачу Михайловской больницы, что уголовное преследование против Тер-Петросяна приостановлено, но что арестованного нужно содержать под стражей. На всякий случай его хотят перевести в больницу Метехской тюрьмы. Там, конечно, охрана серьезнее и сбежать оттуда тяжелее. Камо это прекрасно понимал. Ему удалось передать записку своей сестре Джаваире: «Не думаете ли вы, что я действительно сумасшедший? Я симулирую, меня мучают, страдания дальше становятся невыносимыми. Спасение в побеге, не хочу умирать в тюрьме, постарайтесь организовать побег, хочу еще поработать».

Пятнадцатого августа во время разноса больным чая Камо попросился в туалет. Дежурный надзиратель проводил его до уборной, а сам пошел к другому больному, который буйствовал и стучал в дверь. Когда же принесли чай в камеру Камо, то выяснилось, что его там нет. Не было его и в туалете. Он исчез.

«Кандалы распилил себе на ногах…»

Исчез, конечно, не бесследно. На месте побега остались следы — выломанная решетка на окне, веревка, которая была найдена под окном, и несколько «тонких лобзиковых пилок», как говорилось в рапорте полиции. Окно от земли находилось на расстоянии «около 2'А до 3-х саженей» (5–6 метров). При этом больничное начальство клялось и божилось, что не снимало с Камо кандалов.

Как же ему все-таки удалось бежать? Об этом стало известно позже, из показаний служителя больницы, недавнего крестьянина Игната Брагина, которого Камо «перевербовал». Он рассказал ему, что хочет совершить побег за границу. Брагин удивился — Камо говорил с ним как совершенно здоровый человек. Он попросил его отнести записку его сестрам Джаваире и Арусяк. Брагин отнес. Товарищи Камо на свободе начали подготовку к побегу: купили веревку, лобзик, лобзиковые пилки английского производства (Камо в своем послании настаивал именно на них). Дальше все происходило как в каком-нибудь приключенческом романе — лобзик, пилку и веревку спрятали в пироге, а пирог передали в камеру Камо, тот спрятал их в матрасе. В тюрьме это ему вряд ли бы удалось — там камеры обыскивали почти каждый день, а в больнице порядки были куда как мягче.

Теперь, когда на дежурство заступал Брагин, Камо начинал пилить кандалы. «Он и кандалы себе распилил на ногах, пропилил нижнее кольцо и скрепил его проволокой», — рассказывал Брагин. Перепиленные места он еще замазывал хлебом и ходил так около недели. По словам Брагина, решетку в туалете Камо пилил пять-шесть дней. Накануне побега с помощью того же Брагина он скоординировал свои действия с Тифлисским комитетом большевиков.

Дальше всё разыграли как по нотам. В оговоренное время он посмотрел в окно и увидел, как стоявший на другом берегу реки Кура представитель комитета Котэ Цинцадзе махал платком. Это означало, что поблизости никого нет и можно начинать действовать. Камо попросился в туалет, где снял кандалы, отогнул решетку и спустился по веревке вниз. Правда, веревка оборвалась, и он упал на землю с высоты примерно двух с половиной метров.

Он перешел Куру вброд (место перехода знал заранее), по пути утопил кандалы, а на другом берегу быстро надел на себя плащ и фуражку, которые принес Цинцадзе. Они сели на извозчика, потом — на трамвай. Поселили Камо в доме, где находилось управление полицмейстера Тифлиса. С особым, конечно, умыслом: уже где-где, а рядом с самим полицмейстером беглого террориста вряд ли будут искать. Так оно и вышло.

Скандал, разумеется, получился громким. Полиция попыталась выйти на след Камо с помощью собак, которым дали обнюхать его вещи. Но собаки, покрутившись на набережной Куры, след потеряли. Что и понятно — за извозчиком и трамваем они пойти никак не могли. Дело принимало серьезный оборот. В Петербурге с причинами побега и виновными пригрозил разобраться сам премьер Петр Столыпин. Еще бы — ведь даже европейские газеты писали о «дерзком побеге русского анархиста», ехидно намекая на то, что еще непонятно, кто именно страдал слабоумием: бежавший террорист или охранявшая его русская полиция. Да еще немцы забеспокоились — по слухам, «анархист Тер-Петросян, мнимый Димитриус Мирский» бежал в Германию. Как такое могли допустить русские власти? Из Берлина поступили официальные послания с просьбой прояснить этот вопрос. В общем, позор на всю Европу.