Красные

Полиция в буквальном смысле сбилась с ног — по Кав казу были разослан секретный циркуляр с описанием внешности Камо и его примет, десятки полицейских и филеров без отдыха «патрулировали» улицы, вокзалы, дороги, порты, но безрезультатно. Впрочем, нет. Кое-какие результаты все же были. Надзиратель Брагин, который по совету Камо накануне его побега уехал в Кутаис и хотел скрыться, был арестован. Задержали и других служащих Михайловской больницы. На допросах Брагин «раскололся», рассказал о том, как готовился побег из больницы, и вывел следствие на след организаторов побега. Были также арестованы Котэ Цинцадзе и сестры Камо.

Газета «Русское слово» сообщала из Тифлиса 24 февраля 1913 года: «Сегодня, после пятидневного разбирательства, в особом присутствии Тифлисской судебной палаты закончилось дело о девяти обвиняемых в содействии побегу из психиатрической больницы политического преступника Тер-Петросова и слабый надзор за ним.

Содействовавшие побегу подсудимые Цинцадзе и больничный надзиратель Брагин приговорены в каторжные работы на шесть лет каждый, две родные сестры Тер-Петросова, 21-го и 18-ти лет, осуждены в ссылку на поселение. Остальные обвиняемые оправданы».

А 14 июля еще одно сообщение: «В Особом присутствии Тифлисской судебной палаты слушалось кассированное Сенатом дело об организации побега из Михайловской больницы симулировавшего сумасшествие армянского писателя Тер-Петросова.

При первом разбирательстве дела содействовавшие побегу Брагин и Цинцадзе были приговорены к каторжным работам, а сестры Тер-Петросова — к ссылке на поселение.

Палата в новом составе смягчила наказание, приговорив Брагина и Цинцадзе к ссылке на поселение, а сестер Тер-Петросова в крепость: одну — на 8, другую — на 5 месяцев».

Но самого Камо тогда задержать не удалось. «Я решил уехать за границу и научиться управлять аэропланом — хорошо бомбы бросать!» — говорил он одному из своих товарищей вскоре после побега. И действительно, вскоре он был за границей. Из дома в Тифлисе, где он скрывался, Камо вышел в черном парике, с накрашенными усами и в мундире учителя гимназии. Ему купили билет на поезд, но он сел в него в самый последний момент, а до этого прятался в овраге, недалеко от станции.

Он добрался до Батума, где хотел сесть на пароход, идущий в Константинополь. Документы турецкого торговца, продающего табак, пряности, фрукты и другие восточные товары, служили ему надежным прикрытием. Бороду он сбрил, зато отрастил огромные, закрученные кверху и надушенные усы.

До самого парохода его провожал Котэ Цинцадзе. Он вспоминал, что они выехали из Тифлиса в день покушения на Столыпина в Киеве[40]. После смерти Столыпина Камо сказал Цинцадзе: «Я огорчен по поводу смерти Столыпина». «Почему?» — спросил тот. «Я хотел его убить, чего бы это мне ни стоило», — ответил Камо.

Он безо всяких проблем сел на пароход и добрался из Батума до Константинополя. В поле зрения русского сыска Камо снова попал уже в Брюсселе. Департамент полиции получил от своей агентуры донесение о том, что «Камо-Мирский (Тер-Петросян) в декабре минувшего [1911] года приехал в Брюссель к Богданову. Оттуда совместно с последним Камо-Мирский приехал в Париж».

«Пытать будем, на кол посадим»

Крупская вспоминала, что Камо «страшно мучился тем, что произошел раскол между Ильичем, с одной стороны, и Богдановым и Красиным — с другой. Он был горячо привязан ко всем троим. Кроме того, он плохо ориентировался в сложившейся за годы его сидения обстановке. Ильич ему рассказывал о положении дел».

Действительно, между Лениным и Богдановым (и примкнувшим к нему Красиным) к тому времени произошел фактический раскол — как по вопросу политической тактики большевиков, так и из-за различного подхода к философии марксизма (подробнее о причинах этого раскола — в очерке об Александре Богданове).

Но не меньше проблем в отношениях между ними создавал и финансовый вопрос. Об этом в советское время старались особо не писать. Ну а поскольку этот вопрос имел отношение и к Камо, то мы все-таки остановимся на нем подробнее.

После истории с арестом большевиков, пытавшихся разменять 500-рублевые банкноты, «изъятые» у государства на Эриванской площади, часть этих денег оставалась у сторонников Ленина, а часть — у сторонников Богданова. В это время большевики и меньшевики формально состояли в одной партии, и ЦК (в нем преобладали меньшевики), запретивший «эксы», постановил: оставшиеся от налета на почтовую карету в Тифлисе банкноты сжечь. Сторонники Ленина согласились с этим и передали свою часть денег (9 тысяч рублей) ЦК для сожжения. А сторонники Богданова отказались, сославшись на то, что деньги им доверила Кавказская группа и она и должна решать их судьбу. У богдановцев оставалось 53 билета по 500 рублей.