Красные

В определенной степени он опирался на работы австрийского физика Эрнста Маха (он считал, что все явления, в том числе и сам мир, являются «комплексами ощущений», и задача науки — лишь описывать эти «ощущения») или немецкого философа Рихарда Авенариуса (он основал учение под названием «эмпириокритицизм», согласно которому не существует реальности вне и независимо от сознания). Поэтому Ленин не случайно называл Богданова «махистом».

Богданов не просто разрабатывал свою философскую концепцию, он еще предлагал соединить эмпириомонизм с марксизмом, заменив в нем философию материализма, а для Ленина это было святотатство вдвойне. В начале 1908 года вышел в свет сборник «Очерки по философии марксизма» со статьями Богданова и близких к нему философов — Владимира Базарова, Анатолия Луначарского, Павла Юшкевича и др. «Новая философия открывала, — писала в мемуарах Крупская, — двери всякой мистике. В годы реакции ревизионизм мог развернуться особо пышным цветом, упадочнические настроения среди интеллигенции помогали бы этому всячески. Тут размежевание было неизбежно».

Ленин назвал «Очерки» «формальным объявлением войны». В этой «философской войне» с Богдановым Ильич блокировался даже со своим главным соперником из меньшевиков — Георгием Плехановым. Плеханов, как мы помним, критиковал философские теории Богданова с точки зрения ортодоксального марксизма еще с 1904 года.

В письме Горькому от 25 февраля 1908 года Ленин писал, что философские противоречия с Богдановым возникли у него еще в 1904 году, после выхода первого тома «Эмпириомонизма». «Летом и осенью 1904 г. мы окончательно сошлись с Богдановым как беки (большевики. — Е. М.), — отмечал он, — и заключили тот молчаливый и молчаливо устраняющий философию, как нейтральную область, блок, который просуществовал все время революции и дал нам возможность совместно провести в революцию ту тактику революционной социал-демократии (= большевизма), которая, по моему глубочайшему убеждению, была единственно правильной…

В тюрьме в начале 1906 г[ода] Богданов написал еще одну вещь, — кажется, III выпуск «Эмпириомонизма». Летом 1906 г[ода] он мне презентовал ее, и я засел внимательно за нее. Прочитав, озлился и взбесился необычайно: для меня еще яснее стало, что он идет архиневерным путем, не марксистским. Я написал ему тогда «объяснение в любви», письмецо по философии в размере трех тетрадок. Выяснял я там ему, что я, конечно, рядовой марксист в философии, но что именно его ясные, популярные, превосходно написанные работы убеждают меня окончательно в его неправоте… Сии тетрадочки показал я некоторым друзьям (Луначарскому в том числе) и подумывал было напечатать под заглавием: «Заметки рядового марксиста о философии», но не собрался. Теперь жалею о том, что тогда тотчас не напечатал… Теперь вышли «Очерки философии марксизма».

Меня опять потянуло к «Заметкам рядового марксиста о философии», и я их начал писать, а Александру] Ал[ександрови]чу — в процессе моего чтения «Очерков» — я свои впечатления, конечно, излагал прямо и грубо».

Далеко не все партийцы и сочувствующие могли понять, почему их разногласия усугубляются с такой катастрофической скоростью. Максим Горький, который жил тогда на итальянском острове Капри, звал Богданова и Ленина в гости, чтобы помирить их. Ленин сначала отказывался. «Ехать мне бесполезно и вредно: разговаривать с людьми, пустившимися проповедовать соединение научного социализма с религией, я не могу и не буду… Спорить нельзя, трепать зря нервы глупо». Однако в апреле 1908 года он все-таки приехал на Капри. Горький вспоминал, что Ленин, как только он встретил его на пристани, сразу же заявил ему: «Я знаю, вы, Алексей Максимович, все-таки надеетесь на возможность моего примирения с махистами, хотя я вас предупредил в письме: это — невозможно! Так уж вы не делайте никаких попыток».

От той поездки остались широко известные фотографии, на которых Ленин и Богданов в окружении Горького, Базарова и других играют в шахматы. По словам Горького, Ленин проигрывал и, «проигрывая, сердился, даже унывал, как-то по-детски». Зато в спорах с Богдановым он был настроен «спокойно, холодновато и насмешливо, сурово отталкивался от бесед на философские темы и вообще вел себя настороженно»: «Шопенгауэр говорит: «Кто ясно мыслит — ясно излагает», я думаю, что лучше этого он ничего не сказал, — говорил он. — Вы, товарищ Богданов, излагаете неясно. Вы мне объясните в двух-трех фразах, что дает рабочему классу ваша «подстановка» и почему махизм — революционнее марксизма?

Богданов пробовал объяснять, но он говорил действительно неясно и многословно.

— Бросьте, — советовал Владимир Ильич. — Кто-то, кажется — Жорес, сказал: «Лучше говорить правду, чем быть министром», я бы прибавил: и махистом».