«Мы все ахнули, никто не знал, что делать», — вспоминал Николай Бухарин. На заседании ЦК, после того как были зачитаны письма Ленина, слово взял Каменев. Он высказался за то, чтобы отвергнуть предложения Ильича и объявить «совершенно недопустимыми какие-либо выступления на улице». После обсуждения членам ЦК поручили принять меры, чтобы не возникло каких-либо выступлений в казармах и на заводах. Другими словами, письма Ленина были проигнорированы. И во многом с подачи Каменева. Бухарин вообще утверждал, что ЦК постановил сжечь ленинские письма, оставив лишь по одному экземпляру каждого из них. На всякий случай.
В это время Каменев, в числе 136 делегатов от большевиков, участвовал в работе так называемого Демократического совещания политических партий и общественных организаций, которое проходило в Петрограде. Оно поддержало создание коалиционного Временного правительства из «умеренных» социалистов и кадетов. Большевики в знак протеста против этого решения ушли из зала. Затем «Совещание» одобрило идею создания «Всероссийского демократического совета» (позже он получил название «Временного Совета Российской Республики») или Предпарламента, который бы действовал до созыва Учредительного собрания. В Предпарламент должны были войти 555 депутатов, причем народные социалисты получали 30 мандатов, большевики — 58, кадеты — 75, меньшевики — 92, эсеры — 135. Остальные места доставались профсоюзам, торгово-промышленным организациям и т. д.
Среди большевиков опять начались споры — участвовать в работе Предпарламента или нет? «Правые» — во главе с Каменевым — были за участие. И сначала их точка зрения победила. Ленин в подполье негодовал. В статье «Из дневника публициста» он писал: «Надо бойкотировать предпарламент. Надо уйти в Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, уйти в профессиональные союзы, уйти вообще к массам. Надо
Под влиянием и напором Ленина большевики изменили свою позицию. 7 октября, в день открытия Временного Совета, меньшевик-интернационалист Николай Суханов, тоже избранный в Предпарламент, наблюдал появление в зале фракции большевиков: «У большевиков было важное и бурное заседание в Смольном, которое только что закончилось. Большевики решали окончательно, что делать с Предпарламентом: уйти или оставаться?…Мнения большевиков разделились почти пополам, и к чему склонится большинство, было неизвестно. Передавали, что Ленин требует ухода. Его позицию с большим натиском защищал Троцкий. Против ратовали Рязанов и Каменев. Правые требовали, чтобы исход из Предпарламента был, по крайней мере, отложен до того момента, как Предпарламент проявит себя хоть чем-нибудь, например, откажется принять какое-нибудь важное постановление в интересах рабочих масс. Говорили, что иначе исход будет непонятен, не будет оценен народом».
В перерыве заседания пошли слухи — большевики все-таки уйдут. Сторонники бойкота все-таки победили. Владимир Антонов-Овсеенко в своих мемуарах писал, что от аргументов сторонников участия в Предпарламенте «веет непроходимой кабинетностью». На заседании Троцкий действительно взял слово и объявил, что фракция большевиков покидает Предпарламент и что большевики вообще не хотят иметь ничего общего с этим «правительством народной измены». «Да здравствует немедленный, демократический мир, вся власть Советам, вся земля народу, да здравствует Учредительное собрание!» — закончил он свою речь.
Вслед уходящим из зала большевикам улюлюкали, топали ногами и кричали «Скатертью дорога!», но многие уже тогда понимали, что они не просто уходили из зала заседаний, а уходили «на баррикады». Многоопытный лидер кадетов Павел Милюков позже заметил: «Они говорили и действовали как люди, чувствующие за собой силу, знающие, что завтрашний день принадлежит им». Действительно: тогда большевики, по сути, вышли на «финишную прямую» к Октябрю.
Двадцатого октября в Петрограде должен был начать работу II Всероссийский съезд Советов (потом его начало отложили до 25 октября). Ленин, нелегально вернувшийся из Финляндии в Петроград 7–8 октября, забрасывал большевиков письмами и записками, требуя начать вооруженное выступление до съезда. «Промедление смерти подобно», — провозглашал он.