Читаем Красные полностью

Вечером 10 октября в дом 32 на улице Карповка торопливо входили люди. Они направлялись в квартиру 31. «Гости» были членами ЦК партии большевиков, а шли они на конспиративное заседание, в котором впервые после возвращения из Финляндии должен был принять участие Ленин. В советские годы это заседание провозгласили «историческим». По иронии той же истории, в квартире номер 31 жили меньшевик-интернационалист Николай Суханов с женой Галиной Флаксерман, которая состояла в партии большевиков. Флаксерман сама предложила провести заседание у них на квартире — их жилье было весьма удобным с точки зрения конспирации. При этом она намекнула мужу, чтобы домой он в ту ночь не приходил. «К моей ночевке вне дома были приняты особые меры, — вспоминал Суханов, — по крайней мере, жена моя точно осведомилась о моих намерениях и дала мне дружеский, бескорыстный совет — не утруждать себя после трудов дальним путешествием. Во всяком случае, высокое собрание было совершенно гарантировано от моего нашествия».

Ленин пришел на заседание в парике, без бороды и усов. Зиновьев, наоборот, с бородой, но без шевелюры. На повестке стояло шесть вопросов, но главным был о подготовке вооруженного восстания. Ленин предупреждал, что промедление с его началом может закончиться тем, что Временное правительство сдаст Петроград немцам и тем самым задушит революцию. Ему возражали Зиновьев и Каменев. Они говорили, что большевики не смогут удержаться у власти, и предлагали ограничиться оборонительными мерами против контрреволюции и попытаться получить максимальное представительство в Учредительном собрании.

Однако большинство поддержало точку зрения Ленина. В резолюции, написанной Лениным, говорилось, что «вооруженное восстание неизбежно и вполне назрело». За нее проголосовали десять человек, против — двое: Зиновьев и Каменев. «Партия не опрошена, — заявил Каменев. — Такие вопросы десятью не решаются». Но закончилось все чаепитием с бутербродами — черный хлеб, сыр и колбаса. Несмотря на предшествовавшие яростные споры, за чаем начался вполне дружеский и даже шутливый разговор. Засиделись до глубокой ночи, начали расходиться лишь около трех часов. Некоторые из членов ЦК остались ночевать на Карповке, получив заверения хозяйки, что ее муж-меньшевик точно не вернется.

Каменев и Зиновьев объяснили свою позицию в письме «К текущему моменту», которое направили в партийные организации. Они надеялись, что большевики смогут получить треть, а то и больше мест в Учредительном собрании, с ними будут вынуждены вступить в блок мелкобуржуазные партии, либо же большевики составят «вместе с левыми эсерами, беспартийными крестьянами и пр. правящий блок, который в основном должен будет проводить нашу программу». «Говорят: 1) за нас уже большинство народа России и 2) за нас большинство международного пролетариата. Увы! — ни то ни другое не верно, и в этом все дело». Если большевики возьмут на себя инициативу выступления, считали Каменев с Зиновьевым, то поставят пролетариат «под удар сплотившейся контрреволюции, поддержанной мелкобуржуазной демократией». «Против этой губительной политики мы подымаем голос предостережения», — говорилось в письме.

Пятнадцатого октября американский журналист Джон Рид поймал Каменева в одном из коридоров Смольного. Он описал его как «невысокого человека с рыжеватой острой бородкой и оживленной жестикуляцией». Каменев вкратце изложил ему свою программу: все решится на съезде Советов. «Если съезд состоится, — говорил он, — то он будет представлять основные настроения народа. Если большинство, как я полагаю, достанется большевикам, то мы потребуем, чтобы Временное правительство ушло в отставку и передало всю власть Советам…» 16 октября письмо Зиновьева и Каменева зачитали на расширенном заседании ЦК. Оно проходило в помещении Лесновско-Удельнинской районной думы. Снова разгорелись дискуссии. «Недельные результаты говорят за то, что данных за восстание теперь нет… — утверждал Каменев. — Вся масса, которая теперь не с нами, находится на их стороне. Мы их усилили за наш счет». Выступить большевики смогут, говорил он, но смогут ли они удержаться у власти? «Мы недостаточно сильны, чтобы с уверенностью в победе идти на восстание, но мы достаточно сильны, чтобы не допустить крайних проявлений реакции», — заявил он. И патетически закончил: «Здесь борются две тактики: тактика заговора и тактика веры в русскую революцию».

Однако тактику Ленина, направленную на подготовку восстания, поддержало подавляющее большинство — 19 человек. Воздержались четверо, против проголосовали двое — все те же Зиновьев и Каменев.

Перейти на страницу:

Все книги серии Жизнь замечательных людей

Газзаев
Газзаев

Имя Валерия Газзаева хорошо известно миллионам любителей футбола. Завершив карьеру футболиста, талантливый нападающий середины семидесятых — восьмидесятых годов связал свою дальнейшую жизнь с одной из самых трудных спортивных профессий, стал футбольным тренером. Беззаветно преданный своему делу, он смог добиться выдающихся успехов и получил широкое признание не только в нашей стране, но и за рубежом.Жизненный путь, который прошел герой книги Анатолия Житнухина, отмечен не только спортивными победами, но и горечью тяжелых поражений, драматическими поворотами в судьбе. Он предстает перед читателем как яркая и неординарная личность, как человек, верный и надежный в жизни, способный до конца отстаивать свои цели и принципы.Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Анатолий Житнухин , Анатолий Петрович Житнухин

Биографии и Мемуары / Документальное
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование
Пришвин, или Гений жизни: Биографическое повествование

Жизнь Михаила Пришвина, нерадивого и дерзкого ученика, изгнанного из елецкой гимназии по докладу его учителя В.В. Розанова, неуверенного в себе юноши, марксиста, угодившего в тюрьму за революционные взгляды, студента Лейпцигского университета, писателя-натуралиста и исследователя сектантства, заслужившего снисходительное внимание З.Н. Гиппиус, Д.С. Мережковского и А.А. Блока, деревенского жителя, сказавшего немало горьких слов о русской деревне и мужиках, наконец, обласканного властями орденоносца, столь же интересна и многокрасочна, сколь глубоки и многозначны его мысли о ней. Писатель посвятил свою жизнь поискам счастья, он и книги свои писал о счастье — и жизнь его не обманула.Это первая подробная биография Пришвина, написанная писателем и литературоведом Алексеем Варламовым. Автор показывает своего героя во всей сложности его характера и судьбы, снимая хрестоматийный глянец с удивительной жизни одного из крупнейших русских мыслителей XX века.

Алексей Николаевич Варламов

Биографии и Мемуары / Документальное
Валентин Серов
Валентин Серов

Широкое привлечение редких архивных документов, уникальной семейной переписки Серовых, редко цитируемых воспоминаний современников художника позволило автору создать жизнеописание одного из ярчайших мастеров Серебряного века Валентина Александровича Серова. Ученик Репина и Чистякова, Серов прославился как непревзойденный мастер глубоко психологического портрета. В своем творчестве Серов отразил и внешний блеск рубежа XIX–XX веков и нараставшие в то время социальные коллизии, приведшие страну на край пропасти. Художник создал замечательную портретную галерею всемирно известных современников – Шаляпина, Римского-Корсакова, Чехова, Дягилева, Ермоловой, Станиславского, передав таким образом их мощные творческие импульсы в грядущий век.

Аркадий Иванович Кудря , Вера Алексеевна Смирнова-Ракитина , Екатерина Михайловна Алленова , Игорь Эммануилович Грабарь , Марк Исаевич Копшицер

Биографии и Мемуары / Живопись, альбомы, иллюстрированные каталоги / Прочее / Изобразительное искусство, фотография / Документальное

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы