Красный корсар

Зелень, Честный Распутник, Добродетельный Мошенник, Мягкий Кремень и Богатый

Бедняк (прим. переводчика).

выпить ради торжественного случая вроде победы королевских войск. Ни о чем он не думал, кроме своей работы, из-за этого-то я больше всего и убиваюсь. Столько лет я привыкла рассчитывать на то, что он работает, а теперь, извольте, должна сама выпутываться. Тяжелый это крест для женщины! Но он у меня поплатится, если только в

Род-Айленде и на плантациях Провиденса существует закон! Пусть только истечет положенное время, и если после этого он сунет сюда свою мерзкую рожу, так увидит, как и многие бродяги до него, что остался без жены и без угла, где бы он мог преклонить свою поганую голову.

Тут она заметила любопытную физиономию старого матроса, уже пробившегося вперед и стоявшего теперь рядом с ней, и внезапно добавила:

– Вот здесь незнакомый человек – он только что появился. Скажите-ка, приятель, не повстречался вам по дороге сюда беглый бродяга?

– Мне и так нелегко вести посуху свою старую посудину – где же мне было записывать в судовой журнал название и разряд каждого встречного судна? – с полнейшим хладнокровием ответствовал он. – Но вот сейчас вы про это заговорили, и мне вспомнилось, что как раз к началу утренней вахты я и правда встретился с каким-то малым вон там, в кустарнике между городом и паромом, что перевозит народ с острова на материк.

– А как он выглядел? – вскричали, как один, пять-шесть голосов, которые, однако, перекрывал голос Дезайр, подобно тому как первоклассный солист заглушает своими фиоритурами трели всех прочих певцов оперной труппы.

– Как выглядел? Ну, руки у него болтались там, где положено по правилам оснастки, а ноги несли его так же, как любого доброго христианина. Правда, теперь я вспоминаю, что одна нога у него была короче, словно уменьшенный шкентель, и что на ходу его сильно кренило.

– Это он! – раздался тот же хор голосов.

Несколько человек сейчас же вырвались из толпы с намерением броситься вдогонку за преступником и тем самым обеспечить себе уплату по кое-каким счетам несчастного, обесславленного портного. Что же касается

Дезайр, не имевшей никаких законно оформленных претензий к своему бродяге мужу и никаких надежд получить от него что-нибудь, то она удовольствовалась тем, что продолжала на месте собирать все сведения о беглеце, какие только могла. Быть может, ее живому воображению уже рисовались все радости свободы, которые сулил ей предполагаемый развод вкупе со сладостной перспективой нового замужества, расцвеченной воспоминаниями о первой любви. Во всяком случае, все это несколько успокоило ее возбужденный дух, и она продолжала свои расспросы довольно прямо и решительно.

– А был ли у него вороватый вид? – спросила она, не обращая внимания на то, что ее так внезапно оставили соседи, только сейчас выражавшие самое живое соболезнование. – Был ли у него подлый вид скрывающегося от всех беглеца?

– Как выглядело его носовое украшение, точно вам не скажу, – ответил старый моряк, – хотя, в общем, у него был такой вид, точно его довольно долго продержали под сточным желобом с подветренной стороны. Если уж вы спрашиваете моего мнения, то, на мой взгляд, бедняга страдал от…

– … от безделья, хотите вы сказать. Да, да, на его беду, в последнее время он очень мало работал. Не приходилось ему думать о деле, вот и полезли в голову всякие зловредные мысли. Он страдал от…

– … жены, – выразительно вставил старик.

За этим беззастенчивым заявлением последовал всеобщий весьма недвусмысленный хохот по адресу Дезайр.

Нисколько не смущаясь столь явной поддержкой, оказанной отважному моряку, сварливая супруга продолжала гнуть свое:

– Ах, вы не знаете, сколько я выстрадала и натерпелась за долгие годы жизни с этим человеком! Наверно, по его виду можно было догадаться, что он оставил дома оскорбленную женщину.

– По его виду трудно было точно определить, насколько он оскорбил женщину, которую оставил на мертвом якоре, – ответил старый моряк с похвальной осторожностью. – Во всяком случае, было вполне очевидно, что где бы и в каком бы состоянии он ни оставил свою жену, –

если, конечно, она ему жена, – он не счел нужным оставить при ней и все ее снаряжение. На шее у него болталась куча всяких женских безделушек – они ему, верно, пришлись больше по вкусу, чем женские объятия.

– Что? – в ужасе вскричала Дезайр. – Он посмел еще и обворовать меня! Какие вещи были на нем? Может быть, золотые бусы?

– Не поручился бы, что они золотые.

– Негодяй! – возопила взбешенная женщина, задыхаясь, словно только что вынырнула из-под воды, где пробыла дольше, чем это дозволено человеческой природе, и начала изо всех сил пробиваться сквозь окружавшую ее толпу, дабы выяснить дома, что из сокровищ, запрятанных в ее тайниках, похищено мужем. – Святотатец, злодей!

Обокрасть подругу своего сердца, мать своих детей и…

– Полно, полно! – снова прервал ее хозяин «Ржавого якоря» совсем не подходящим к случаю толом. – Никогда я не слыхивал, чтобы этого добряка обвиняли в мошенничестве. Соседи и трусом-то его обзывали неохотно.