Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

Как на экране, перед читателем проходят яркие сцены железнодорожной разрухи. Невероятные мытарства и лишения крестьян, настигнутых голодом и вынужденных за куском хлеба тащиться в Ташкент, даны сквозь призму переживаний и ощущений мальчика, что более усиливает впечатление. При этом Неверов обнаруживает изумительное знание эпохи и детской психологии. Но какие теневые явления не подмечал бы наблюдательный художник, в его подходе, во всём его умонастроении нет ни тени злорадства. Этим он выгодно отличается от некоторых других писателей, внутренно враждебных революции, пишущих на неё пасквили или принимающих её частично и своеобразно, по-сменовеховски. Каждая строчка произведений Неверова даёт чувствовать, что это действительно свой, близкий революции писатель, кровно связанный с трудящимися массами нашей страны. Творчество Неверова наглядно опровергает теорию о невозможности пролетарской и крестьянской литературы. Неверие в пролетарскую литературу не может иметь под собой никакой базы после произведений Неверова, Лебединского, Гладкова, Подъячева.

К сожалению, ранняя смерть Александра Неверова помешала развернуться во всю ширь его крупному беллетристическому дарованию.

Но в его художественном наследстве предлагаемая вниманию читателя повесть составляет одно из лучших произведений. Если бы Неверов не написал ничего, кроме этой повести, то и в таком случае он вошёл бы в историю нашей пролетарской литературы. Надеемся, это десятое издание повести „Ташкент — город хлебный“ не будет последним».

Предисловие Раскольникова к книге Александра Неверова написано в точном соответствии с его собственными статьями о пролетарской литературе, но это вовсе не значит, что он подгонял свои мысли под декларированные им ранее постулаты. Фёдор действительно воспринимал литературу как служение революции, и сквозь эту призму на неё он смотрел, и так он о ней писал. И на работающих в этом плане писателей он тоже смотрел, как на своих единомышленников и товарищей по боевому литературному кораблю.

Глава восьмая. Писатели и политики

Многочисленные знакомства среди правительственных и литературных кругов России в значительной мере облегчили Раскольникову освоение новых «боевых» постов после его возвращения в Россию. Так с 1924 по 1926 год он — редактор журнала «Молодая гвардия», позже становится редактором «Красной нови», а параллельно этому возглавляет издательство «Московский рабочий» и является членом редакции журнала «На посту». В первые месяцы после возвращения Фёдора из Кабула его жизнь с Троцким и Воронским вроде бы сошлась в одном направлении, выразив радость от их встречи. Иосиф Гальперин так изобразил в пьесе «Бродячая собака» момент возвращения Раскольникова в круг Троцкого:

«…Заболевший в самый разгар дискуссии Троцкий не мог выступать на партийных собраниях, не в силах был даже проводить совещания со своими сторонниками. Его появление у Воронского было, вероятно, его первым после болезни выходом в свет.

— А вот и нашего полку прибыло! — радостно встретил он Раскольникова, вытянул ему навстречу обе руки, не вставая, однако, с кресла, в котором сидел, укутанный верблюжьим одеялом, ещё, должно быть, не вполне оправился после болезни. — Знакомьтесь, товарищи, кто не знаком с товарищем Раскольниковым. Мы старинные друзья, и в тюрьме стенка в стенку сидели, и флотские щи хлебали из одного котелка. За длинным столом, стоявшим перед высокими стрельчатыми обледенелыми окнами, в которые било холодное солнце, сидело человек двадцать, кресло Троцкого было отодвинуто от стола, придвинуто к выложенной синими изразцами полукруглой печи — подальше от холодных окон, от сквозняков. Раскольникову подали стул, он сел возле Троцкого, поклонившись обществу, взглядом захватив лица знакомых — карлика Радека с большой незажжённой трубкой во рту; лысого, беспокойно вертящегося на своём стуле „гения военного коммунизма“ бывшего наркома финансов Крестинского; согнутого над столом нескладным вопросительным знаком прозаика Пильняка…

Лев Троцкий

— Что-то вашего голоса не слышно, Фёдор Фёдорович, в проходящей дискуссии? Приехали и затаились. Будто ушли в подполье. На вас не похоже. Может быть, болеете? Но по вашему виду этого не скажешь. Выглядите иностранцем. Этакий преуспевающий господин, — шутливым тоном говорил Троцкий, цепко вглядываясь в Раскольникова.

— Я не болен, не в подполье, занят своими литературными делами, кое-что написал в кабульском уединении, готовлю к печати, — отвечал Раскольников. — Присматриваюсь к новой Москве, новой России…

— Нэпмановской?

— Да, и нэпмановской.

— Интересны ваши впечатления свежего человека. Как вам НЭП?

— Не думаю, чтобы моё понимание того, что происходит, отличалось от вашего, Лев Давыдович. Многое нравится, многое не нравится.

— Партия теряет контроль над стихией рынка?

— И это есть. Но я не думаю, что дело зашло так далеко, что мы не справимся с этим.

— Кто — мы? Партия не едина.

— В этом я как раз пытаюсь разобраться…