Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

…В день отъезда в их номере постоянно толпился народ, приходили родные, знакомые, друзья. Разговоры начинались с последних вестей из Испании, там шла гражданская война. Прощались ненадолго, до конца декабря. Все приглашали Раскольниковых встречать вместе новый, 1937 год.

Когда уже пришла машина, чтобы отвезти их на вокзал, появился Борис Пильняк. На нём лица не было. Губы тряслись, в глазах застыл ужас.

— Что с вами? — ахнул Раскольников.

— Меня вызывали… — шепнул он.

— Кто?

Лицо Пильняка сморщилось в болезненную гримасу. Видно было, что его раздирали сомнения, сказать или не сказать. Он молчал, напряжённо смотрел куда-то в сторону.

И тут их развели. Пора была уходить.

Ещё раз, перед самым выходом из номера, поймал на себе Раскольников тоскующий взгляд Пильняка. Но некогда было разговаривать. Ободряюще кивнул ему напоследок и вышел.

Как в дурном сне происходил этот отъезд из Москвы. Уезжали, полные смутных и тревожных предчувствий. В купе, под мягкий перестук колёс, при синем свете ночника, тихо разговаривали, припоминая все происшествия пролетевших трёх московских недель. О чём хотел и не мог сказать Пильняк, что его так напугало, кто его вызывал — НКВД? Но зачем он Наркомвнуделу? И зачем Наркомвнуделу старый большевик Галкин? Зачем Наркомвнуделу такая плотная слежка за населением, когда агенты проникают даже в такие маленькие коммунальные ячейки, населённые в основном рабочими, каков дом родных Музы? Что произошло с братом Александром, о чём он не мог сказать? За что в действительности пострадал Флоринский? А Сокольников? Марьясин и Аркос? Вопросы, на которые не было ответа…

Глава тринадцатая. Снова в Париже

Возвратившись из Москвы, пишет Муза Васильевна, «мы с радостью вошли в белый посольский дом в Софи, с какой-то невероятной надеждой, что здесь ничего не изменилось…

С каждым днём, понемногу, но неотвратимо, безнадёжно мы отрывались от прежней жизни и летели в какую-то ужасную пропасть, каждый день Федя с кипой газет входил в мой маленький салон. Он молча указывал пальцем на заголовки газет, где имена героев революции печатались с эпитетом: „бешеные псы“, „похотливые гады“, „троцкистские шпионы и предатели“ и прочее. Так же молча мы обменивались взглядами. Мы поняли, что надо быть осторожными, что мы теперь находимся под особым наблюдением „недремлющего ока“ Яковлева, скромного секретаря консульства, негласного представителя НКВД. Я уже застала одну из уборщиц, жену курьера охраны, прильнувшей ухом к двери маленького салона. С тех пор мы никогда больше не вели откровенных разговоров о том, что происходит в СССР, в стенах полпредства. Мы знали, что у них есть уши…

Однажды Фёдор показал мне приказ всем библиотекам, присланный из Москвы. В нём после имени автора и названия книги стояло: „изъять все книги, брошюры и портреты“. На букву „Р“ после Радека стояло — „Раскольников: `Кронштадт и Питер в 1917 году`. — Изъять…“»

Раскольникову по дипломатической почте то и дело начали поступать из Народного комиссариата иностранных дел предложения сменить место работы в Софии на Чехословакию, Грецию или же Турцию. Раскольников всячески отказывался от этого, заявляя, что он вполне «удовлетворён своим пребыванием в Болгарии» и не хотел бы обрывать проекты, незавершённые в этой стране.

На мартовском Пленуме ЦК 1937 года в своей речи Сталин прямо заявил, что «враги» проникли во все поры государственного и партийного аппарата. Верить никому нельзя, шпионом может быть всякий, даже партийный билет не может быть гарантией. После этой речи безумие террора ещё возрастает — все граждане СССР, писатели, журналисты, деятели театра и кино, учёные — все должны включиться в эти сусшедшие поиски «врагов».

В июне того же 1937 года тяжёлым ударом и грозным сигналом для него явилось сообщение о процессе и расстреле Тухачевского, Якира, а также других его друзей и соратников. Эта новость показалась совершенно невероятной: в центральном аппарате Наркомата обороны органы НКВД раскрыли военно-фашистский заговор во главе с маршалом Тухачевским, до недавних пор — первым заместителем наркома обороны! Вместе с ним были арестованы и преданы суду — этот суд был закрытым — несколько высших военачальников, и в их числе командармы первого ранга Якир, Уборевич, Корк, комкоры Путна и Примаков. Их обвиняли в связях с военной разведкой «одного из иностранных государств», которое вело «недружелюбную политику в отношении СССР». Военным кругам этого государства они будто бы доставляли шпионские сведения, занимались вредительством в Красной Армии, готовили контрреволюционный переворот в СССР. Суд, состоявшийся 11 июня, вынес всем подсудимым смертный приговор, и на следующий день их расстреляли.