Пушинька, больше всего бойся рецидивов нездоровых куртизанских порывов. Имей в виду, что гумилёвщина — это погоня за сильными чувственными ощущениями
Если ты придёшь к безнадёжному выводу, что мы банкроты, что мы не способны построить красивую семью, то, во всяком случае, ты должна остаться холостой женщиной и вести честный целомудренный образ жизни или, в случае встречи с кем-либо более достойным, чем я, ты должна выйти за него замуж. Только, ради всего святого, во имя революции, не унижайся до жалкой роли любовницы какого-нибудь женатого человека. Тебя, с твоей принципиальностью, с твоей способностью любить, с твоей неукротимой ревностью это истерзает и исковеркает. А в таком случае твоему творчеству наступит конец…
Семейная драма Раскольникова, говорит Варлам Шаламов, развивалась по тем же канонам острого детектива, авантюрного сюжета, как и вся его жизнь. Жена бежала от него, посла в Афганистане, бежала под удобным предлогом — ускорить отъезд, бежала по горным рекам, через ущелья, скакала в горной ледяной гератской воде. В Ташкенте жена пересела на скорый поезд «Ташкент — Москва», а в Москве послала Раскольникову требование развода, села в самолёт и перелетела в Берлин, скрылась в подполье под чужой фамилией, чтоб на три месяца попасть в Гамбург на баррикады.
Раскольников сходил с ума, метался в Кабуле. Совсем забыв условия дипломатического этикета, плакал в своём кабинете, писал бесконечные письма. За лето 1923 года он написал их, вероятно, больше, чем за всю свою жизнь. Писем были десятки, каждое из них по 60 страниц, написаны крупным, разборчивым, откровенным, прямым почерком. Эти письма, говорит Варлам Шаламов — искусство в высшей степени положительное. Эти письма в высшей степени положительно характеризуют Раскольникова. Он, используя самые различные поводы, выворачивает свою душу, проверяет каждый свой день и не находит ответа, почему же жена бросила его. Он не угрожает и не оправдывается, он только исследует себя, боясь, что что-то упустил в этой потере, считая её великой жизненной катастрофой. Он даже обращается к Фрейду, и видно, что он абсолютно грамотно толкует этот тонкий вопрос, применительно к близкому человеку. Есть большое письмо, где он подробно пишет о своей семейной идее: «Я однолюб. Мой пример — Владимир Ильич». Ему кажется, что, если он назовёт главное, его счастье вернётся. Он предлагает любые условия их совместной жизни. Раскольников пишет, что он враг разрушенной семьи. Не может найти ответа, как же они прожили пять лет и вдруг на шестом расходятся, разводятся. В одном из писем написал: «На седьмом году брака». Он готов винить себя, взять на себя публичное покаяние, ничего не помогает. Жена требует развода и притом развода формального. Она не хочет носить фамилию Раскольникова…
(В 1960-е годы поэт Варлам Тихонович Шаламов, работая над книгой о Фёдоре Раскольникове, очень высоко оценивал его письма к Ларисе, считая их за высокий образец доверительной, можно даже сказать, интимной литературы: «Письма Раскольникова к Рейснер <…> это подробная исповедь большого человека, героя. В этих письмах Раскольников ничего не стыдится, он только гордится, что заставляет себя вывернуть душу. Но остались гордость, самолюбие, весьма (ценная) способность для познания мира».
Письма Фёдора Раскольникова уже сами по себе ценны, так как несут в себе большую информацию о нём и его внутреннем мире. Проводив, к примеру, Ларису до Кандагара, Фёдор Раскольников сразу же садится писать ей письмо — ему как раз привезли много книг из России, и он об этом ей сообщает: «Глотаю, как устрицы, тоненькие брошюрки стихов. Знаешь, сколько интересного вышло за последние два года. Чего стоят одни стихи Киплинга. Из посмертных стихов Н. Гумилёва мне больше всего нравилось „Приглашение к путешествию“. Прочёл небездарные воспоминания Шкловского „Революция и фронт“ и „Эпилог“».
Тем временем активные действия Фёдора в Афганистане вызвали решительные требования Великобритании его скорейшего отзыва, но советская сторона отклонила это требование, и, несмотря на все британские угрозы, Раскольников до февраля 1924 года ещё оставался в Кабуле (хотя большинство его биографов пишут, что он вернулся в Россию уже в декабре 1923-го). Таким образом, выждав некоторое время, чтобы сохранить перед миром своё лицо, руководство Наркомата иностранных дел всё-таки было вынуждено пойти на уступки англичанам и убрать своего неудачливого представителя из Афганистана, дав ему возможность возвратиться вслед за Ларисой в Россию.