Красный снег

— обвинения могут последовать самые неожиданные. Десять килограммов золота в слитках и два десятка брошек и браслетов — улика достаточная, чтоб объявить «врагом революции» и поставить к стенке. Оставить все и скрыться? Об этом не может быть и речи: Лиликов не выпустит его. Дитрих сунул в брючный карман браунинг, набросил на плечи полушубок и решительно вышел.

— Господи, помоги же нам хоть один раз в жизни, — прошептал побелевшими губами Фофа.

Вдруг что-то зашуршало. Фофа часто засеменил босыми ногами. Из-под стола выскочила мышь, метнулась под кровать и исчезла. Фофа облегченно вздохнул.

— Что же будет теперь…

Лиликов явился к путевому мастеру — постарался он обдумать происшедшее — не чайку похлебать. Он — зол. Арестует всех и поведет на объяснение к шахтам… Надо было убегать подальше, в Екатеринослав, к жене. Оставить Дитриха. Что-то ему нужно от него… Весь век одно и то же: служи, выполняй поручения, угождай. А жизнь теперь иная — надо подумать и о себе.

— Дитрих взял браунинг… — прошептал Фофа и стал вспоминать молитвы: — «Да святится имя господне, Христово, пречистое…»

Память на молитвы слаба: Фофа был безбожником.

Опять зашарудела мышь. Фофа замер, ожидая, пока она появится. Испуганный, он хотел видеть существо, живущее в постоянном страхе. Мышь выглянула из-за ножки кровати, дрожа всем тельцем. Затем выбежала и остановилась, услышав, наверно, как учащенно бьется сердце у Фофы. Неизвестно, что она искала. Фофа ждал, куда она пойдет. Потом пошевелил пальцем, и страх опять метнул мышь под кровать. Фофа улыбнулся.

— Будь что будет… — прошептал он, успокоившись.

…Дитрих мельком взглянул на жавшуюся к печке девчонку, а потом быстрым, но внимательным взглядом окинул высокого, рукастого шахтера, стоящего рядом с ней.

— Здравствуйте… — поздоровался Дитрих, проходя в глубь комнаты.

Никто не ответил.

— Мы тут побудем до утра, — сказал Трофим Стеше. — Ты ступай к себе на кухню.

Стеша взглянула на него испуганно.

— Ничего, не боись, я буду наведываться, домового гонять, — умиротворенно и даже ласково сказал Трофим. — Пойдем, я провожу.

Стеша покорно поднялась. Проходя мимо Дитриха, она прижалась к отцу.

— Ну, да что! — проворчал Трофим, ведя ее к двери. — Ох-ха, мороз…

— Отчаянная девчонка, — неопределенно произнес Дитрих. — Я мужчина — и то бы не решился выйти в такую пору из дому…

Лиликов не ответил. Он возился с самокруткой, аккуратно подбирая просыпавшуюся на потертые брюки табачную крошку. Отогревшееся с мороза и ветра костлявое лицо его пылало.

— Не утихает пурга, — не выдержав молчания, сказал Дитрих.

— Дела-а… — произнес наконец Лиликов, зажигая спичку и прикуривая.

Дитрих обратил внимание на его руки с длинными, цепкими пальцами. В эти руки попадешься — не вырвешься.

— Сказала мне девчонка, — промолвил, морщась от дыма, Лиликов, — что испугалась постояльца. А ты будто и не страшный человек. Откуда явился в наши края? — спросил он, посмотрев на Дитриха в упор.

— С поезда, — ответил Дитрих, выдерживая его взгляд. — Поезда теперь ходят, когда машинист пожелает. Остановился на перегоне — что хочешь делай. Спасибо, путевой мастер позвал к себе.

— Ясно…

Лиликов сказал это так, будто ему еще что-то было известно. Дитрих промолчал, напряженно ожидая прихода Трофима. Не помешает ли история с девчонкой? Дочь ведь единственная, он может озлиться за причиненную обиду. Тогда Дитриху придется действовать самому. Все это мелькало в голове, не давая сосредоточиться. Единственно, что он понимал, — надо подробнее объяснить свое присутствие здесь.

— Вы с Казаринского рудника?

— Может, и так.

— Я почему-то подумал, что вы именно оттуда.

Лиликов промолчал.

— Я имею некоторое отношение к снабжению шахт лесом и другими материалами…

Лиликов взглянул на него исподлобья и повторил:

— Ясно.

Второе «ясно» еще больше усилило напряженность между ними. Раскаленная кирпичная плита пыхтела жаром. Отсветы от нее мелькали на потолке, как будто сигналя о приближающемся несчастье.

— Вы чем-то озабочены? — спросил Дитрих, поднимаясь и нащупывая в кармане браунинг. — Мне кажется, мы с вами попали в дом к доброму и честному человеку.

— Человека этого мы давно знаем, — сказал Лиликов, часто затягиваясь и настороженно следя за каждым движением Дитриха.

Скрипнула дверь — вернулся Трофим.

— Вели господину Дитриху сесть и не шарить по карманам, — приказал ему Лиликов.

— Откуда вам известно мое имя?

— С двенадцатого года. Работал у ваших геологов.

Дитрих сел и растерянно посмотрел на Трофима.

— Такое дело… — прогудел себе в бороду Трофим.

— Господин Дитрих рассказывал о каком-то поезде, — продолжал Лиликов. — Ничего мне не известно о поездах. Я иду с Громков — чиста дорога. Вот так, — закончил он, кинув окурок к плите.

Грудной бас его был звучен, до слуха доносилось каждое слово.

— Если мы действительно раньше встречались, то нам найдется о чем поговорить, — неуверенно сказал Дитрих. — Мне любопытно, как сейчас работает шахта…

— Зачем же тогда у путевого мастера хорониться? Можно отправиться на шахту и поглядеть.