Красный снег

— Дороги теперь трудные… Да и неудобно как-то, мне доложили, что ваш Совет уволил управляющего.

— Сбежал ваш управляющий.

— Как ни случилось, но его нет. Звать — не зовут. Чего же мне появляться?

— Со стороны поглядеть удобнее?

— Оставим препирательства, — мирно улыбнулся Дитрих. — Вам должно быть понятным мое желание узнать подробно о шахте. Если я не заезжаю, это еще ничего не значит. Хотите, я расскажу вам, чем занимался в последние дни? Искал по дорогам затерявшиеся вагоны с крепежным лесом…

Он начал возмущаться непорядками на железной дороге, военным положением, введенным Калединым, неразберихой в денежных операциях. Лиликов слушал, изредка! вприщур поглядывая на Дитриха. Трофим молчал, словно затопив в бороде свое отношение к происходящему. В плите потрескивал уголь.

— Вам надо укреплять власть, — сказал Дитрих так, как будто был заинтересован в укреплении этой власти. — Хозяйство Продугля расшатано неразберихой в стране. На смену прежнему должно прийти что-то другое. Придут и другие люди… — Дитрих грустно покачал головой, словно и с этой неизбежностью он уже смирился. — Но кто бы ни был, он должен уметь управлять…

Чудно, — желая смягчить Лиликова, Дитрих рассуждал с такой убежденностью, что не остановился бы, наверное, и перед обещанием «научить советских управляющих» распоряжаться хозяйством.

— А не жалко отобранного? — с любопытством спросил Лиликов.

— Вы — человек труда, вам понятны обиды, когда результаты труда присваивают другие.

— Какой же труд?

— Минутку! Рабочий рубит уголь в забое, но и промышленник не вылеживается в постели. Уголь продай, контракты подпиши, лес и керосин раздобудь, с банкирами поспорь. Признаюсь, мне любопытно поглядеть, как будете это делать вы…

Где-то в глубине его темных неподвижных глаз блеснул огонек, — черта с два вы сумеете! Лиликов заметил этот огонек. И может быть, это решило исход их встречи: Лиликов вдруг подумал, что арестом не решить спор с Дитрихом. Спор предстоит долгий, кулака и нагана мало. Может, за одним столом придется посидеть с этим чертом, чтоб хоть болтовню его послушать: гляди, что-нибудь выболтает по неосторожности.

— Куда же вы от путевого мастера? — спросил Лиликов.

— В Харьков.

— Пропуск на проезд есть?

— Да, есть.

— Калединский или Военно-революционного комитета?

Дитрих следил за Лиликовым из-под ресниц.

— Желаете проверить?

— Не буду проверять, — отказался Лиликов, уверенный, что настоящий или поддельный пропуск у Дитриха есть. — Трофим! — позвал он дремлющего или прикидывающегося сонным мастера.

— Ну?.. — отозвался Трофим.

— Проверишь путя к Косому шурфу.

— Как служба велит, так и сделаю, — угрюмо ответил Трофим.

Лиликов подошел к кадке, выпил воды. Стоял он спи-ной к Дитриху. Трофим взглядом спросил: проводить ли? Дитрих утвердительно кивнул головой.

— Пошел я, — хрипло произнес Лиликов.

— Всего вам хорошего, — сказал Дитрих, улыбаясь.

Трофим шел за Лиликовым, глядя себе под ноги. Вот уже и крыльцо позади. Сквозь вьюжную муть темной полосой проглядывала ограда.

— Чего тебе степью идти, по путям можно! — крикнул он Лиликову. — А я ворочусь!

— Погоди ворочаться! — Лиликов неожиданно повернул за угол погреба.

— Чего тебе? — спросил Трофим, подойдя к нему.

Вьюга накрыла их на какой-то миг. Трофим почувствовал близкое дыхание Лиликова.

— С сей поры чтоб извещал нас про своих постояльцев, — загудел он ему в ухо. — Все как есть!

— В сыск нанимаешь?

— Не дури! — схватил его за руку Лиликов. — Про кого б другого речь

— к дочке твоей приставал, дурья башка! Все о нем будешь докладывать. Таков мой приказ. Не выполнишь — дом твой недалеко, придем, спросим.

Лиликов перешагнул через заснеженную ограду и скрылся из виду. Трофим какое-то время стоял, не чувствуя холода. Потом побежал к дому. Войдя, долго крякал, расправлял спутавшуюся бороду.

— Ушел шахтер? — спросил Дитрих.

— Ушел, слава богу, — ответил Трофим.

Свой голос показался чужим, слишком громким.

— Ни о чем он тебя не спрашивал?

— Выговорился здесь, чего ж… Идемте, — после молчания позвал Трофим, — время позднее…

12

Недалеко от полуземлянки Паргиных стоял одноэтажный, под железом, крашенным болотно-зеленой медянкой, дом, в котором жила Калиста Ивановна. Окна прорублены высоко, чтоб никто не смог в них заглянуть. В последние дни эти окна занавешивались одеялами.

Калиста Ивановна боялась.

— Как думаешь, — спросила она лениво дремлющего на пестрой тахте телеграфиста Пашку, — может меня казнить Черенков за работу в Совете?

— А чего ж, очень может быть, — ответил Пашка.

Калиста Ивановна ему надоела. Он ждал случая, чтоб бросить ее. Лелеял даже надежду, что гром ударит и разрушит построенный Фофой для Калисты дом под зеленой крышей, так все ему опротивело. Какой же гром среди зимы, на далекий срок ушли грозы. Может, и в самом деле есаул Черенков заменит гром…

— Меня заставили, — сказала Калиста Ивановна, возмущенно глядя на Пашку. — Ты понимаешь, что человека можно заставить работать?

— Понимаю.

— Взяли под стражу и повели.