Они пошли прочь от статуй, вдоль дорожек для игры в лунки, где несколько раанок гоняли клюшками мяч, щурясь от яркого солнца и то и дело обмахиваясь шляпками, миновали длинную аллею, обрамленную просторными лужайками с пледами и корзинами для пикника. Почти все гости – и толпа вышла не малая – уже собрались перед хозяйским домом. Ун ожидал, что на Текку здесь будут пялиться во все глаза, хуже прежнего, хорошо, если не начнут тыкать пальцами, но все внимание окружающих устремлялось на господина Кел-шина. Он, как и всегда, не носил ничего красного, но этого и не требовалось. Гости как будто знали его в лицо. Каждый стремился подойти и выразить свое почтение. Они даже натянуто улыбались Текке, узнавая, что она друг высокородного.
– Вы не поверите! – рассказывал господину Кел-шину какой-то круглолицый делец-раан, задыхавшийся в слишком тесном для него костюме. – Поезд задержали на два часа. Не сказали почему, но я слышал, что что-то там обыскивали... Возмутительно! Мы могли опоздать. И это только в Хребет! А надо было еще нанять мотор от Хребта до поместья, а это же лес, тут дороги на целых полчаса. Вы знаете мои принципы, господин Кел-шин! Когда меня приглашают в такое общество, я не позволяю себе опозданий...
Он жаловался на неприятности с таким жаром, словно перед ним был сам император или, по крайней мере, его чрезвычайный посланник, отправленный разобраться со всеми этими дорожными неурядицами. Стоявшая рядом с ним в ожидании своей очереди пожилая раанка, седая, почти без единого красного волоска, и с еще меньшим количеством зубов поддержала дельца и заскрежетала возмущенно:
– Два часа! Вот-вот. И это еще что! Недавно комендант на приеме у Миа объявил, что на побережье больше никого пропускать не будут. Ни-ко-го, – отчеканила она. – Даже на белую скалу. А это лучшая морская смотровая площадка. Возмутительно! Мы там каждый год проводим большой концерт. И что же? Нас теперь и его лишают! Такое событие нельзя переносить в другие места или отменять. Надо чтить традиции! Этот концерт между прочим учредила бабушка его величества. Я буду писать в Столицу! А лучше вы напишите, господин Кел-шин. Вас там быстрее услышат! Пусть в тайном сыске присмотрятся к нашему коменданту. Что это он такое задумал?
Еще одна старушка, такая же пожилая и такая же возмущенная, поддержала первую с невероятной решительностью:
– Они даже в долину ручьев теперь не пускают! Мы пробовали проехать и тут, и там, везде заслоны. Сколько это будет продолжаться?
– Об этом вам лучше спросить у моего друга, – ни единой нотой в голосе господин Кел-шин не выдал раздражения, но только глухой бы не понял, что ни жалоб, ни вопросов высокородному больше задавать не стоило. Старушки это тоже почувствовали и обрушились на Уна.
– Когда откроют дороги? – требовала одна.
– Зачем вообще их было перекрывать? – поддакивала вторая.
В памяти всплыла старая курсантская присказка: «Как только генерал-покровитель береговых крепостей отчитается передо мной о происходящем, так я сразу...» Ун тяжело вздохнул. Даже эта нелепая шутка ему теперь не принадлежала, и рассказать возмущенным раанкам он не мог ровным счетом ничего.
Варран продолжал упираться, что они все еще ловят контрабандистов, но верить в это с каждой лесной вылазкой становилось сложнее и сложнее.
Что-то происходило, надвигалось, все это чувствовали. Несколько отрядов, в том числе и отряд Варрана, даже собирались отправить на самое побережье месяца на три. Но как бы там ни было, Ун не сомневался, что здешние события едва ли займут в будущих исторических книгах хотя бы и одну страницу. Сторечье! Вот где островные дикари будут пытаться пробиться на своих «водомерках», если безумная идея атаки и придет в головы их вожакам! Вот где можно будет не раз и не два отчистить свое имя и показать, кто ты есть на самом деле! А здесь?
– Прогулочные тропы совсем близко к Переправе! Это же не так далеко от Хребта. Туда-то почему больше не пускают? – голос беззубой старушки стал громче и настойчивей. – Сколько это вообще продлится? Такое безобразие!
– Я не знаю, – признался Ун.
Ей такой ответ не понравился, и расспросы бы неминуемо продолжились, но тут толпа начала притихать, подчиняясь пению звучного колокольчика. Двери дома распахнулись, и Ун не смог отделаться от чувства, что все это уже было. Только давным-давно, когда ему еще принадлежала та дурацкая присказка. Тогда тот сумасшедший высокородный – похоже, большинство высокородных медленно сходили с ума – решил выпустить на волю мелкую полосатую... Выпустить... Да, наверное, тогда все и началось. Вот где был корень его слабости и глупости. Не начал бы он тогда носиться с той мелкой зверюшкой, так потом ничего бы... «Я ни в чем не виноват». Ун сжал кулаки, надавил на царапину и заставил себя посмотреть на хозяина дома.