Красный волк

Раньше Ун злился на нее, но теперь не чувствовал ничего, кроме любопытства. Было забавно наблюдать, как ловко она умеет делать вид, будто ничего страшного не произошло и старший брат ее ни о чем не знает. Он дошел до своей кровати, на ходу вытаскивая письмо из конверта, сбросил на землю мешок и плащ, завалился прямо на покрывало, начал неспешно читать, но после первых же строк сел, ударившись макушкой о лежак верхней койки, вцепился в бумагу с такой силой, будто ее кто-то пытался отобрать, иперечитал письмо дважды, хотя этого и не требовалось. Он понял все с первого раза. Понял и не поверил.

– Чертов Ганнак...

Найти бы этого урода и вколотить ему в глотку все до последнего его слова о приметах, о знаках, обо всем! Хотя, конечно, Ганнак тут был не при чем. Мама умерла на сегодня, не вчера и не в то утро, когда Ганнак увидел несчастливую птицу.

Она умерла три недели назад. Когда он приучал своего нового капитана-норна обращаться к себе не «господин раан», когда доказывал, что приехал сюда не за тем, чтобы отсиживаться и протирать штаны, когда только привыкал к местным комарам и десяткам прочих мелочей… Вот когда она умерла.

Или это произошло еще раньше?

Ун не хотел, но вспомнил, как мама сидела в кресле на колесах, вспомнил тупую улыбку и тонкую струйку слюны, тянувшуюся из приоткрытого рта на подбородок, а оттуда – на колени...

Он поморщился, чувствуя дурноту. Какие там три недели! Она умерла давным-давно. Да, мама – раанка, и раанка не из последней семьи, она многие годы верой и правдой служила Империи, помогая отцу и взращивая детей, но разве таким должен видеть мир настоящего раана? Разбитым? Лишенным даже самой тусклой искры разума? Ун с раздражением посмотрел на мокрые пятна, расползавшиеся по письму, стер их пальцем, чуть размазав чернила. Веки задергались, и он провел локтем по лицу, шумно втягивая носом воздух.

Бестолковые слезы по давно мертвому возвращались снова и снова, надо было занять себя делом. Сперва наперво Ун написал ответное письмо, потребовав прислать ему указания, на каком именно кладбище прошли похороны, и заверив вторую сестру, что деньги для племянника Зима он будет присылать как и прежде, потом начал составлять прошение, которое так долго откладывал. Был ли в этом смысл? Позволят ли ему остаться здесь и не возвращаться в Хребет? Дело, наверняка, бесполезное, они обязательно обратятся к майору Вицу, а тот придумает, как все испортить. Точно прикажет ехать назад, назло. Но если повезет, то этот гордый раан махнет рукой и скажет что-нибудь вроде: «Пусть делает, что хочет, мне плевать». В последнюю их встречу, во время того приема, они поговорили не так и плохо.

Письмо сестре Ун отправил сразу, с подачей прошения решил обождать, тут же попросился в завтрашний патруль, с другим отрядом, и чтобы добиться положительного ответа впервые за всю службу здесь гражданским помощником надавил на офицера-норна своим раанским происхождением.

Поиск троп в лесах, протягивание нитей-ловушек, установка ракетниц, долгие переходы и ночные стражи помогали забыться. Они не оставляли времени на напрасные вздохи и бестолковые слезы. Думать надо было о другом. О подозрительных следах, которые снова заметили на дороге в половине дня пути от их лагеря, о том, как бы суметь добиться назначения на одну из сторожевых вышек в лесу, а лучше – на берегу, прямо у самого великого моря. Но напоминания о прошлом все не оставляли его, как цепкий клещ. Так, через полторы недели после новостей от сестры, ему снова пришло письмо из Столицы. Ун даже не сразу вспомнил, кто такой этот господин Ирн-шин, и лучше бы так и не вспоминал – только зря разозлился на этого высокомерного урода и на свою наивность и глупость. Никакие писульки от этого раана читать не хотелось, и не будь он в Совете, следовало бы выбросить его послание, не вскрывая, но Ун вовремя вспомнил, куда привела его вспыльчивость, заставил себя быстро пробежаться глазами по изящным строчкам и удивленно почесал подбородок. Его бывший покровитель в каждом своем слове разбрасывался если не лестью, так заверениями в вечной дружбе.

«Неужели до него дошли все мои слезливые письма?» – подумал Ун с отвращением, скомкал и выбросил пропахшую цветочной водой бумагу в мусорную кучу к объедкам, окуркам и сношенным обмоткам.

Но это происшествие не заняло его мысли надолго. Вскоре с моря пришла буря, и хотя лагерь стоял не в низине, его все равно затопило, а по лесу стало просто невозможно ходить, земля там обратилась в болота, где безобидные, на первый взгляд, лужи скрывали целые овраги и провалы, в которых можно было утонуть, только дороги остались безопасны, хотя и там приходилось расчищать завалы из рухнувших деревьев. Бывалые солдаты качали головами и ворчали: «Теперь придется менять все эти чертовы ракетницы», – а Ун был этому рад. Только одно его немного опечалило, рассказывали, что та вышка у моря эту непогоду уже не пережила.