Красный волк

Инструктор сильно отличался от остальных раанов в Благословении императора – Ун это давно понял. Он не просто не испытывал восхищения перед управителем Новоземного округа, но словно презирал и ненавидел его или, что даже невероятнее, плевать хотел на «разэтакого твоего папашу, как его там звать». Высказать свое неудовольствие высшему чину лично инструктор не мог, но вот Ун всегда оказывался под рукой.

– Что хлопаешь глазенками? Сколько тебе, пять? Плечи расправь!

Ун отчаянно попытался встать по всем правилам, задирая подбородок, но, как и всегда, этого оказалось недостаточно.

Инструктор лупанул его ребром ладони между лопаток, не сдерживаясь. Уну показалось, что в позвоночнике что-то хрустнуло, и горячая колющая боль начала растекаться в мышцах спины. Он сжал губы. Теперь главное было не ойкнуть – все в школьном братстве наизусть знали инструкторский монолог насчет слабаков и отчаянно старались быть сильными и стойкими, лишь бы только не выслушивать его в двадцатый раз.

– Вот так, правильно. Так и стой! А вам всем смешно, лоси вы горбатые?

Ун скосил глаза, наблюдая, как инструктор идет вдоль строя, тычками и оплеухами приводя подопечных в должный вид, потом опасливо посмотрел на соседей по построению. К его облегчению дисциплина в старших ветках братства и шеренгах других школ была не лучше. Более того, если сравнивать, его товарищи выглядели не такими уж помятыми и сонными, а их инструктор одной лишь по-настоящему военной выправкой – что уж говорить о мундире – затмевал весьма неловких в подобной же роли преподавателей чистописания и арифметики.

– Ну и попало тебе! – шепнул стоящий позади Ноо. – Зверь он, а не раан.

Ун лишь пожал плечами. Их инструктор мог быть слишком строг, придирчив и даже несправедлив, но возненавидеть его по-настоящему все никак не получалось. Отчего-то всегда казалось, что только этот не в меру грубый раан честен с ним там, где остальные врут. А он хотел знать о себе правду.

Особенно сейчас, когда коленки еще не подгибались, но уже подрагивали.

Ведь это День примирения!

И он, Ун, стоит в первых рядах, ему доверено знамя, и невыносимая тяжесть чужих взглядов подминает и давит, и хочется убежать с воплем: «Я ведь все испорчу! Почему вы доверились мне?».

Этот день войдет в историю. Что если он и правда сделает что-то не так? Все испортит? Такое никто не забудет. И потом отец посмотрит этим своим разочарованным взглядом...

Уну стало не хватать воздуха, голова начала немного кружиться, и чтобы хоть немного прийти в себя он запрокинул голову и посмотрел на два высоких флагштока, установленных прямо возле деревянной трибуны. На фоне молочно-бесцветного неба они казались темными, почти черными, но удивительно величественными и недосягаемыми. Какой смысл ему хвататься за никчемное знамя своего муравьиного отряда, когда там, в вышине, птица раскинула крылья над всеми ними? Чего стоят его волнения и страхи?

– Выровняться!

Приказ инструктора заставил Уна вздрогнуть, оторвать взгляд от флагов. Он повернул голову налево и негромко, но четко повторил приказ:

– Выровняться!

Его товарищи, такие взбалмошные, вечно готовые выкинуть глупость в самый ответственный момент, вдруг обратились в единую силу, как тогда, во время радио-объявления в классе. Им хватило каких-то секунд, чтобы строй превратился в нечто очень близкое к идеалу, отчего даже инструктор не нашелся с замечаниями.

Справа, из-за поворота, медленно выехал приземистый темно-зеленый автомобиль с открытым верхом. Ун замер. Отец рассказал, чего стоит ждать, но он все никак не мог поверить в происходящее.

На переднем сидении рядом с шофером сидел сам генерал Битт. Ун его сразу узнал. А как можно было не узнать этого раана? Конечно, седины в его волосах теперь было больше, чем красного, пятна на морщинистом лице выцвели, и на старых фотографических карточках в газетах он не выглядел таким широким, но вот взгляд, пусть теперь и подслеповатый, остался по-прежнему узнаваемо пронзительным и грозным. Защищая мир в империи, генерал обрушил гнев стальных птиц на островных дикарей во время последней Внешней кампании. С тех пор они и думать не смели о новой войне или атаке. Его порой в шутку, порой всерьез называли «последним настоящим генералом». Раньше Уна это задевало, но после встречи с полосатыми макаками он начал мечтать о боевых подвигах аккуратнее. Может, не так и плохо, что войны больше не будет? Такой войны, в которой прославился его прадед. Может быть, стоило не завидовать старику-генералу, но просто искренне благодарить его?

Проезжая мимо построения школьных братств, генерал Битт иногда приветственно взмахивал рукой. Когда машина поравнялась со строем Уна, мальчик вытянулся так, как не смогли бы заставить его никакие угрозы и толчки. Генерал повернулся к шоферу, спрашивая его о чем-то и поглядывая на наручные часы.

Ун проглотил досаду и крепче вцепился в знамя, чуть отвернул голову в сторону и увидел серый мундир инструктора. Тот замер в военном приветствии.