Позади Уна приглушенно цокнули домашние туфли. Он не хотел оборачиваться, ведь уже догадался, кого увидит, но ребячество, обиды и детские капризы ему, двадцати одного года отроду, давно не шли. Ун медленно, с неохотой повернулся и кивнул Аль. Пришлось приложить все силы, чтобы не скривиться, как от зубной боли, при виде смотрительницы.
Аль была красивой, да что греха таить – он и сам на нее посматривал. Нет, он мог понять отца. Понять мог, а вот простить – нет. И сама Аль делала все только хуже. Слугам полагалось носить черное и серое, а она и теперь вырядилась в синюю юбку, будто не работала в этом доме, а владела им.
– Ваша матушка отдыхает, – сказала Аль с тошнотворной, притворной покорностью. – Но я помогу ей сойти к обеду. Она будет рада вас видеть.
«И как тебе, грязная ты душонка, хватает наглости подходить к моей матери?» – подумал Ун, и, наверное, что-то такое все же мелькнуло на его лице, да как мелькнуло! – невозможно было не заметить. Аль даже захлопала своими огромными глазенками, но быстро спохватилась и вздохнула, горестно покачала головой.
– Похоже, господин Ун, вы все еще держите на меня обиду, причину которой я так и не поняла. Если дело в тех пустых слухах, которые распускала прошлая кухарка про вашего отца...
Решила, значит, пойти в прямую атаку и выдать все, якобы, ничего не тая. А как поет, как поет! Только ножкой не топнет. «Нет, часа мне тут вполне хватит», – Ун отмахнулся от Аль, не дослушав ее проникновенную и насквозь лживую речь, о которой никто не просил, вышел из зала, поднялся на второй этаж.
Ванна была уже готова, и от горячей воды поднимался легкий пар, на вешалке висела чистая рубашка и брюки. Полевая баня это хорошо, но куда ей против старой доброй ванны?
«Неравная схватка», – подумал Ун, вытирая волосы мягким полотенцем. Свежий, чистый и в чистом, он вышел в коридор, и на него снова налетела Тия. Она поймала его за руки, глянула направо и налево, прежде чем заговорить:
– Ты видел Нима?
– Господина Ним-шина, – поправил ее Ун. – Я месяц скакал по полям. С чего бы мне его видеть?
– Вы курсанты все время ходите в самоволки, через забор лазаете...
– Я не хожу, – усмехнулся Ун, – и до нашего полевого лагеря ехать два дня на поезде. Ради твоего господина Ним-шина я бы такой путь проделывать не стал. И сдался он тебе? У него каждую неделю новая подружка.
Тия вспыхнула, покраснела:
– Подружки, подумаешь! А мужем будет моим.
Ун пожал плечами. Отец не спешил подавать документы Тии в министерство семьи, были у него, похоже, какие-то свои замыслы. Кто знает, может быть, он и господин Гит-шин, отец господина Ним-шина, что-то такое и задумали. Скорее всего, так и было.
– А где Кару?
– Кару? Вообще, хорошо, что ты сейчас приехал, – вдруг ни с того, ни с сего сказала Тия, отпуская его руки, – тут, знаешь...
– Господа, – Дот, бесшумный лакей, в этот раз потопал для приличия, чтобы никто не заподозрил, что он подслушивал. – Вас ожидают в столовой.
Отец, как и всегда, был во главе стола, напротив него, в кресле на колесах, сидела мама. Ун подошел к ней, демонстративно не обращая никакого внимания на Аль, стоявшую рядом, и присел на корточки. Странное дело, прошел месяц, а мама как будто постарела на целый год, и глаза ее запали еще сильнее. Материнские скрюченные болезнью пальцы показались Уну жесткими, как коряги.
– Я вернулся, – сказал Ун. Мама, конечно, ничего не ответила. Только чуть наклонила голову. Несколько белых прядей упали на лицо, и Аль тут же ловко вернула их обратно в прическу. – Рад тебя видеть.
Наверное, хороший сын сказал бы что-то подушевнее после долгой разлуки, но Ун едва-едва смог выдавить и эти две фразы. Находясь далеко от дома, он позволял себе забыть, что с ней стало, а потом приезжал на побывку, и каждый раз встреча с ее болезнью происходила словно впервые.
– Наговоритесь еще. Садись. Будем обедать.
Ун с благодарностью посмотрел на отца, прервавшего пыточный ритуал, встал, отряхнув брюки, и занял свое место, приготовившись засечь пятнадцать отведенных минут на поедание первого, но тут же опомнился. Напротив него сидел не какой-то покрытый испариной после бега или рытья траншей собрат-курсант, а Тия. Да и еду еще не подали. Здесь некуда было спешить, и никто никогда не торопился.
– Я встретил на днях генерала, главу вашего училища. Он хорошо о тебе отзывался, – сказал отец, пока служанка вносила и расставляла тарелки с горчичным супом.
– Рад слышать, – хорошие новости, хотя верилось в них с трудом. Чтобы Плешивый кого-то да похвалил? Он скорее сжует свою фуражку, чем удостоит кого-то из курсантов добрым словом. Наверное, ходил в Совет просить о чем-то.