Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Но, как и прежде, куда большую роль в подавлении восстания сыграл обман. Как и в предыдущие мятежи, восставшим удалось заставить правительство пойти с ними на переговоры. Правительство прибегло к обещаниям как к простейшему средству умиротворить людей, после чего оно нарушило обещания, а затем подавило бунт в той же манере, какая взята на вооружение современными политиками -похожим образом они поступают с крупными забастовками. Восстание начертало на своем знамени слова «благодатное паломничество»[339], и его цель на практике состояла в восстановлении старой религии. Если вспомнить фантазию о судьбе Англии, которая ожидала бы ее, если б Тайлер победил, то оба эти восстания несли в себе одно зерно, которое могло прорасти или не прорасти определенного рода реформой. Но они, в случае своей победы, сделали бы совершенно невозможным то, что мы теперь понимаем под словом «реформация».

Царство террора, установленное Томасом Кромвелем, напоминало инквизицию самого мрачного и нетерпимого извода. Историки, не питающие и тени симпатии к старой религии, согласны с тем, что ее выкорчевывали средствами более ужасными, чем те, что когда-либо использовались в Англии до или после. Это правительство палачей оказалось вездесущим благодаря своим шпионам. Грабеж монастырей проводился не только с жестокостью, напоминавшей о варварстве, но и с мелочностью, которая была сродни низости. Казалось, что датчане вернулись в образе правительственных сыщиков. Непоследовательность личного королевского отношения к католицизму привела к появлению новых, более сложных заговоров и к новым жестокостям, на этот раз нацеленным на протестантов. Но в любом случае эта реакция носила, как правило, исключительно теологический характер.

В итоге Кромвель утратил королевский фавор и был казнен. Но террор продолжался в еще более ужасной форме, потому что выпало промежуточное звено – теперь это было зрелище чисто королевской ярости. Ее кульминацией стало странное событие, которое символически возвращает нас к истории более ранней. Деспот отомстил мятежнику, эхо от вызывающего поведения которого не утихло за три столетия. Он привел в запустение самый популярный храм Англии[340], святыню, которую некогда воспел Чосер, потому что в этой святыне на коленях каялся король Генрих II. Три века церковь и народ звали Бекета святым, пока не возник Генрих Тюдор и не назвал его предателем.

Можно предположить, что здесь самовластие достигло своей высшей точки, но на самом деле это было не так. Король достиг своей наивысшей высоты в саморазоблачении. Он показал, что он – чужак, вроде тех, о ком мы намекали в этой истории раньше. Сильный король был слаб. Он был неизмеримо слабее сильных королей Средних веков.

Были ли явлены предзнаменования его провала или нет, но он провалился. Брешь, которую он проделал в плотине старых догм, вызвала наводнение, которое, можно сказать, смыло его самого. В каком-то смысле он исчез еще до того, как умер, ведь драма его последних дней – это уже не его собственная драма. Переводя вопрос в практическую плоскость, можно сказать, что совершенно непрактично рассуждать, как это делал Фруд[341], и искать какие-либо оправдания преступлениям Генриха в его стремлении создать сильную национальную монархию.

Было у Генриха это стремление или нет, но она не была создана. Мало кто из наших королей оставил после себя столь ненадежное центральное правительство, как это сделали Тюдоры. Время, когда монархия действовала наихудшим образом, всего на одно или два поколения предшествует времени, когда она оказалась наислабейшей. А еще через несколько лет – так уж устроена история – отношения между короной и ее новыми слугами обернулись таким образом, что ужаснули мир. Топор, до этого освященный кровью Мора и запачканный кровью Кромвеля, по сигналу одного из потомков этого чудовища пал на голову английского короля.

Волна, хлынувшая в брешь и накрывшая как короля, так и церковь, была восстанием богатых, причем в большей степени новых богатых. Они использовали имя короля, потому что не смогли бы победить без его власти, но окончательный результат скорее напоминал ограбление короля, как прежде ими уже были ограблены монастыри. Удивительно мало богатства, если учесть статус королевской власти, осталось в итоге в королевских руках. Возросла и степень хаоса. С одной стороны, это произошло потому, что Эдуард VI[342] унаследовал трон маленьким мальчиком. Но более глубокая причина состоит в том, что трудно вообразить какую-то преемственную связь между двумя этими царствованиями.