Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Это выжигающее пламя – один из тех исторических примеров, которые заставляют общественное мнение отвернуться от «старого режима». Речь о сожженных на костре трех знаменитых оксфордских мучениках. Один из них, Латимер, был реформатором самого здорового и человечного типа, но другой, Кранмер, проявил себя в советах Генриху VIII таким снобом и подлецом, что Томас Кромвель кажется по сравнению с ним глубоко порядочным человеком. О том, что можно назвать традицией Латимера, – о вменяемом, подлинном протестантизме – я поговорю позже.

В те времена оксфордские мученики, возможно, вызывали меньше жалости и отвращения к палачам, чем многие менее известные энтузиасты Реформации, сожженные на кострах. Именно безвестность и бедность сделали их популярнее, чем они на самом деле того заслуживали. Именно эта последняя деталь -бедность – запечатлелась и вызвала как осознанную, так и неосознанную горечь, связанную с тем фактом, о котором я говорил выше и который являлся определяющим в то переходное время. Вот этот факт, необратимо изменивший Англию: даже в годы этого католического царствования собственность католической церкви не могла быть возвращена владельцам. Да, Мария была фанатичной, но подобный акт восстановления справедливости выходил за рамки ее реальных возможностей – и в этом суть.

Оказалось, что она была достаточно зла, чтобы творить неправые дела во имя церкви, но при этом недостаточно сильна, чтобы заикнуться о правах церкви, – такова примета времени. Ей было позволено отбирать у маленьких людей жизнь, но отбирать у больших людей их собственность (пусть и присвоенную) ей позволено не было. Она могла карать еретиков, но не могла наказывать похитителей святынь. Она вынужденно оказалась в парадоксальном положении: королева была вправе карать тех, кто не ходил в церковь, но не вправе тронуть заходивших туда, чтобы украсть церковные украшения.

Кто же поставил ее в такое положение? Точно не ее собственные религиозные взгляды, которые были маниакально искренними. И не общественное мнение, которое питало бы больше симпатии к религиозной человечности, ею не восстановленной, чем к религиозной бесчеловечности, ею совершенной. Поставила ее в такую ситуацию, конечно, новая знать и новое богатство, от которого знать не собиралась отказываться. Успешное давление со стороны знати показало, что она уже сильнее, чем корона. Королевским скипетром воспользовались как ломиком, чтобы взломать дверь в сокровищницу. В итоге скипетр был погнут и проклят.

Правда заключена и в народном отношении к преданию, что на сердце Марии отпечаталось «Кале», когда последняя реликвия средневековых завоеваний вернулась к Франции[346]. У Марии действительно была одна героическая добродетель Тюдоров – она была патриотом. Но патриоты зачастую трагически не поспевают за своим временем. Их сосредоточенность на старых врагах порой делает их слепыми по отношению к врагам новым. Ту же ошибку совершил Кромвель, когда продолжал относиться враждебно к Испании, в то время как пора было снова обратить взор на Францию. В нынешнее время джингоисты в период Фашодского инцидента[347] смотрели как на врага на Францию, хотя надо было поглядывать уже на Германию. Без каких-либо антинациональных побуждений Мария вдруг оказалась в антинациональной позиции по отношению к самой опасной международной проблеме для своей страны.

Эта проблема – второе указание на изменения, которые принес с собой XVI век, и ее имя было Испания. Дочь королевы из Испании, Мария вышла замуж за испанского принца и, возможно, не видела в этом союзе ничего зазорного, кроме того, что его заключил ее отец. Но когда ей наследовала ее сестра Елизавета[348], которая решительно оборвала все связи со старой религией (хотя не испытывала сильной привязанности и к новой), проект подобного же испанского брачного союза с участием уже Елизаветы сорвался, что высветило некие новые обстоятельства.

Они были и шире, и неодолимее, чем любые планы знати. Англичанин, стоящий на своем маленьком острове, как в одинокой лодке, наконец заметил, как на него пала тень от большого парусника. Расхожие клише о рождении Британской империи и прекрасных днях царствования Елизаветы не только искажают истину, но и противоречат подлинному положению вещей. Из этих трафаретных фраз можно сделать заключение, что Англия, следуя некой моде на империи, именно тогда впервые поняла, что она – великая. Куда точнее было бы сказать прямо противоположное: именно тогда она впервые осознала, как она мала.