Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Есть слово, характеризующее новое поколение, оно является одним из ключей к меняющемуся времени – то один, то другой лорд «итальянизировался». Это слово означало пристрастие к более тонким формам красоты. Хрупкое и пластичное стекло, золото и серебро – теперь уже не варварские камни, но стебли и венки из филигранно обработанного металла. Зеркала, карты и тому подобные безделушки взвалили на себя бремя красоты. Это слово означало совершенство в пустяках – в отличие от ремесел Средних веков, которые бессознательно отмечали печатью искусства повседневные практичные вещи. Нет, вся страстная душа искусства направлена была только на необязательные вещи. Роскошь ожила и обрела душу. Надо помнить об этой вдруг обнаружившейся тяге к красоте – и для понимания, и для оправдания.

Старое баронство весьма истончилось в годы гражданской войны, завершившейся при Босворте. Затем его численность была еще больше сокращена коварной экономической политикой Генриха VII -короля весьма некоролевского свойства. Сам по себе он был «новым человеком», поэтому неудивительно, что бароны уступили свое место новой знати – новым людям. Однако и старейшие семьи держали нос по ветру.

Некоторые из них – например, Говарды – одновременно представали и как старые, и как новые семьи. Но в любом случае настроение всего высшего класса можно описать как все более новое. Английская аристократия – главное создание Реформации – несомненно заслуживает определенной похвалы, которая нынче почти повсеместно рассматривается как высшая похвала. Она всегда была прогрессивной.

Аристократию постоянно уличали в том, что она гордится своими предками; не менее верно будет сказать, что английские аристократы куда больше гордились своими потомками. Для их потомков были заложены основательные фундаменты и скоплены горы сокровищ. Для потомков они боролись за все более и более высокие места в государственной иерархии. В первую очередь для потомков они лелеяли любую новую науку или концепцию общественной доктрины. Они воспользовались огромными экономическими возможностями пастбищного животноводства, но сверх того осушили Фен[332]. Они изгнали священников, но они же покровительствовали философам. Дом Тюдоров вызвал к жизни поколения новой аристократии, и они построили новую рациональную цивилизацию. Ученые стали подвергать критике исходные тексты. Скептики утратили доверие не только к папским святым, но и к языческим философам. Специалисты анализировали и рационализировали традиции. А овцы ели людей.

Мы видели, как в XIV веке в Англии произошла настоящая революция бедных. Она чуть было не достигла успеха. Не буду скрывать, убежден: если бы она его достигла целиком, всем нам было бы только лучше. Если бы Ричард II запрыгнул в седло Уота Тайлера, если бы его парламент не заставил его спешиться, если бы он удостоверил факт свободы крестьянства какой-либо формой королевского признания (как привычные нам профсоюзы получают от королевской власти хартии), история нашей страны сложилась бы настолько счастливо, насколько гуманной может быть человеческая природа.

Просвещение, когда оно пришло, стало бы народным образованием, а не культурой клуба эстетов. Новое учение стало бы столь же демократичным, как старое учение в прежние дни средневековых Парижа и Оксфорда. Высокое искусство школы Челлини[333] могло бы стать высшим проявлением ремесел гильдий. Шекспировские драмы игрались бы рабочими на деревянных подмостках, на улице, как играют Панча и Джуди – самое лучшее воплощение чуда, именуемого театральной игрой – и как играли в эпоху гильдий. Актерам не нужно было бы называться «слугами короля» – они бы были хозяевами самим себе. Великий Ренессанс мог бы стать либеральным, либеральным было бы и образование.

Поскольку это лишь фантазия, ее никому не опровергнуть; средневековая революция оказалась столь неуспешна с самого своего начала, что никто не сможет доказать, что и в конце она была бы непременно обречена на неуспех. Феодальный парламент взял верх и вернул крестьян к их двойственному и неопределенному положению. Сказать что-то большее было бы преувеличением или предчувствием по-настоящему решающих событий, произошедших впоследствии.

Когда Генрих VIII взошел на трон, гильдии были на вершине своего развития, но пока еще не претерпели изменений. Даже крестьяне, вероятно, вернули себе землю. Многие из них пусть формально и были сервами, но лямка аббатского землевладения была не слишком обременительной. То есть средневековая система в целом сохранялась. Она могла бы, как мы теперь понимаем, снова пойти в рост, но такую возможность перечеркнуло новое обстоятельство. За провалом восстания бедных последовала контрреволюция – успешное восстание богатых.