Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Следующий момент, который нужно отметить у пуритан, заключается в принципе действия церкви-правительства. Это было самоуправление в самом прямом смысле. И оно, по вполне понятным причинам, превратилось в весьма эгоистичное самоуправление. Равенство приняло там характер исключительности. Внутри молельня действовала как маленькая республика. Но по отношению к улице, находящейся за пределами молельни, она была уже не республикой, а аристократией. Причем худшим из всех ее видов – аристократией избранных. Она создавалась не по праву рождения, а по праву до рождения, и единственная из всех видов знати она не рассыпалась в прах.

Итак, с одной стороны мы имеем простых пуритан с их набором подлинных республиканских достоинств. Тут и сопротивление тиранам, и притязания на человеческое достоинство, и – превыше всего -первая из всех республиканских доблестей, а именно гласность. Один из цареубийц во время суда, приговорившего его к казни, сказал то, что при всей противоестественности его дела не позволяет отрицать его благородство: «Мы сделали это не втихаря».

Но с другой стороны их решительный идеализм не предпринял никаких мер, чтобы дать путь лучу света, который однажды озарил каждого пришедшего в мир человека. Они и в самом деле были похожи на ту ужасную плаху, на которую не боялся показать цареубийца. Они действительно были гласны, они могли быть даже одухотворены народом, но они никогда не были народны. Похоже, им и в голову не приходило, что им зачем-то следует быть народными. Англия никогда не испытывала такого недостатка демократии, как в тот краткий период, когда она была республикой.

Борьба со Стюартами – эта тема продолжает нашу историю – стала следствием союза между двумя силами, который можно счесть случайным. Одной силой была интеллектуальная мода кальвинизма, влиявшая на культурный мир того времени примерно так же, как на современный культурный мир влияет интеллектуальная мода коллективизма. Другая сила была куда древнее, она сделала возможной и эту веру, и, пожалуй, сам этот культурный мир – я имею в виду мятеж аристократии при последних Тюдорах.

Можно сказать, что это повесть об отце и сыне, пытающихся свалить один и тот же золотой кумир. Но если младший делает это из ненависти к идолам, то старший – исключительно из любви к золоту.

И трагедией, и парадоксом Англии можно считать тот факт, что вечная составляющая этого союза миновала, а вот преходящая, земная страсть – осталась. Так случилось в Англии. А вот в Шотландии сложилось иначе, и это стало смыслом войны между шотландцами и англичанами, которая завершилась при Вустере[354]. Поражение роялистов привело к тому, что в Шотландии произошли те же изменения, что и в Англии – страна подверглась баронскому разбою. Даже Джон Нокс[355], пусть он и стал национальным героем, был крайне антинациональным политиком. Патриотической партией Шотландии была партия кардинала Битона[356] и Марии Стюарт.

Тем не менее новая вера сделалась народной в шотландском Лоуленде в такой степени, которой она никогда не достигала в нашей собственной стране. Поэтому в Шотландии пуританство стало главенствовать, в сочетании с парламентской олигархией. В Англии же главенствовать стала парламентская олигархия, в сочетании с пуританством. Когда при Карле I[357], после более-менее спокойного времени правления его отца, шотландского наследника Елизаветы, в стране разразилась буря, – она дала яркие примеры того, в чем же именно состояло отличие между демократической религией и аристократической политикой.

В Шотландии легендой стала история Дженни Геддес[358], бедной женщины, запустившей табуреткой в священника. В Англии легендой стала история Джона Хэмпдена [359], богатого помещика, поднявшего против короля графство. Парламентское движение в Англии было целиком в руках помещиков и их новых союзников – торговцев. Именно помещики видели себя подлинными вождями англичан. Однако они были вождями, не допускавшими мятежей среди своих последователей. В поместьях Хэмпдена определенно не было бунтующей деревни Хэмпден.

Стюарты, как можно предположить, принесли из Шотландии более средневековую и поэтому более логичную точку зрения на то, в чем именно заключаются королевские функции. Отличительным признаком их нации всегда считалась логика. Пословица гласит, что Яков I был шотландцем и педантом. Вряд ли что-то подобное можно сказать о Карле I – он совсем не был педантом, но при этом он оказался шотландцем в квадрате. В нем ярко проявились добродетели шотландца: отвага, внутреннее достоинство и любознательность. Но при столь выраженных шотландских достоинствах в нем не осталось места для английскости – он не мог пойти на компромисс. Вместо этого он, призывая логику, пытался умничать, а это выглядело как нарушение данного слова.