Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Странная армия прошла по стране и рассеялась, словно летучее мусульманское вторжение. Но она принесла те перемены, которые неизбежно приносят воинственные храбрость и отвага, – пусть эти перемены оказываются и в худшую сторону. Железная сороконожка окончательно прекратила внутренние гражданские распри, она сделала невозможными многие вещи, в том числе, по всей видимости, и народные восстания в нашей стране.

Есть определенный символизм в том, что те же самые люди, которые основали Новую Англию в Америке, изначально пытались основать ее здесь. Парадокс, но в самой оголенности этой насаждаемой новизны проступало что-то доисторическое. Старые, дремучие вещи, к которым они взывали, выглядели тем более дикими, чем более подавались как нововведения. Если приглядеться к тому, что называлось еврейской субботой, то окажется, что пуритане в своей дремучей новизне переплюнули самого ортодоксального еврея. И именно они в тот век превратили сожжение ведьм из эксцесса в эпидемию.

Разрушители и разрушенное ими исчезли одновременно. Но пуритане остались в народной памяти как нечто более благородное, чем продолжившее их работу придирчивое законничество циников-вигов. Однако куда важнее вот что: пуритане во всем были антиисторичны, как футуристы в Италии. И в этом их неосознанное величие. Их святотатство было публичным и торжественным, как церковный обряд. Они чтили ритуалы, хотя были иконоборцами.

Если призвать на помощь воображение, то мы увидим еще одну символическую картину их странной, яростной простоты. Когда один из них перед толпой у Уайтхолла отрубил миропомазанную голову короля, наследника традиции Средних веков, другой срубил терновник в Гластонбери[364] – тот самый терновник, из которого выросла вся история Британии.

XIV. Триумф вигов

Мы можем верить или не верить в то, действительно ли Реформация реформировала. Однако в том, что реставрация на самом деле ничего не реставрировала, усомниться трудно. Карл II никогда не был королем в старом смысле этого слова – он всего лишь возглавлял оппозицию собственным министрам. Он сумел усидеть на троне потому, что был умным политиком. Его брат и наследник, напротив, оказался удивительно глупым политиком, поэтому брат трон потерял. Но сам трон к тому времени уже стал всего лишь одним из официальных постов. В чем-то, пожалуй, Карл II подходил куда более современному миру, чем тому, что ему достался. Он, скорее, человек XVIII, нежели XVII века. Он был остер умом, как персонаж комедии, но это уже комедия Шеридана, а не комедия Шекспира.

Он был современнее своего века, когда радовался отвлеченным экспериментам Королевского научного общества и горячо поклонялся тем игрушкам, которым суждено было вырасти в ужасные машины и механизмы будущего. Однако и он, и его брат по двум условиям были неразрывно связаны с прошлым – с тем прошлым, которое оказалось в Англии проигравшей стороной. Именно эти связи привели к тому, что дело их династии было проиграно. Первым из этих условий – постепенно ослабевавшим со временем – была ненависть к их религиозным взглядам. Вторым – постепенно укреплявшимся в следующем столетии – были их связи с французской монархией. Мы уже погружались в религиозные споры до того, как перейти к куда менее религиозному XVII веку, однако истина, рожденная в этих спорах, прошу прощения за тавтологию, довольно спорна, и вообще ее не так просто выявить.

Тюдоры начали преследовать старую религию еще до того, как перестали ее исповедовать. Это лишь одно из ключевых затруднений, которое можно описать при помощи противоречия. Человек елизаветинской эпохи чувствовал важность соблюдения священником целибата и готов был яростно отстаивать необходимость этого обета. При этом он мог преследовать и казнить любого, кого удалось уличить в сочувственной беседе с единственным из священников, целибат соблюдавшим[365]. У этой загадки может быть много объяснений, но она характеризует церковь Англии и в значительной степени английский народ. Ее можно назвать католическим наследием в англиканстве или недостаточно радикальным искоренением католицизма. Однако не может быть сомнения в том, что люди вроде Геррика[366], например, даже во времена гражданской войны были набиты католическими «предрассудками» такого свойства, что сейчас мы бы назвали их континентальными.

Вообще довольно многие священнослужители несли в себе параллельные, но противоположно направленные страсти. Они считали континентальный католицизм не столько сбившейся с пути церковью Христовой, сколько изначально существовавшей церковью Антихриста. Именно поэтому так трудно теперь определить в них пропорцию протестантизма. Однако нет сомнений в том, что протестантизм все-таки присутствовал, особенно в таких важных центрах, как Лондон. Ко времени Карла II, уже после чисток пуританского террора, он стал чем-то более естественным и гуманным – по сравнению с крайностями кальвинистских убеждений или ложью тюдоровской знати.