Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Увы, была все же одна провинция, в которой меньшинство безумным образом угнетало большинство. Именно в эти времена достигло своего расцвета и приняло чудовищный облик то преступное сообщество, которое называлось правительством Ирландии. Можно долго описывать сеть противоестественных законов, которой эта страна была опутана вплоть до XVIII века. Однако будет достаточно сказать, что само отношение к ирландцам у англичан оказалось трагически злонамеренным, и связано это именно с изгнанием Стюартов. Один из актов этой трагедии останется в памяти навсегда. Яков II, сбежавший от возбужденной Англии, нашел в итоге убежище в Ирландии, которая заступилась за него с оружием в руках. Принц Оранский[373], которого аристократия привела на трон, высадился в Ирландии с англо-голландской армией, выиграл битву на Бойне[374], но вдруг обнаружил свою армию окруженной у Лимерика[375] благодаря военному гению Патрика Сарсфилда[376]. Объявленный шах был столь очевиден, что восстановить мир удалось только благодаря обещанию полной религиозной свободы, данному ирландцам в обмен на сдачу ими Лимерика. Но как только английское правительство получило город, оно тут же нарушило свое обещание. Здесь не о чем больше говорить. Для ирландцев память об этом вероломстве – трагическая необходимость. Но то, что англичане забыли эту историю – еще более трагическая вещь. Тот, кто забывает свой грех, навечно обречен впадать в него снова и снова.

Теперь позиции Стюартов стали куда более уязвимыми именно в вопросах светской политики, особенно – иностранной. Аристократы, к которым власть окончательно перешла после революции[377], больше не нуждались в какой-либо сверхъестественной протестантской вере, противостоящей католицизму. Однако они обладали естественной верой – в Англию, противостоящую Франции, или, конкретнее, в английские установления, противостоящие французским установлениям. И точно так же, как эти передовые и наименее средневековые – по сравнению с остальным человечеством – люди хвастались такими средневековыми свободами, как Великая хартия вольностей, парламент или суд присяжных, они обращались к истинно средневековой легенде о сути войны с Францией.

Типичный олигарх XVIII века вроде Горация Уолпола[378] мог жаловаться на то, что чичероне в старой церкви донимал его следами какой-то недостоверной фигуры, называемой святой Имярек, когда он занимался поиском следов Джона Гонта[379]. Он мог говорить это со всей наивностью скептика, и при этом ему не приходило в голову, насколько далек он от извилистых путей Джона Гонта, когда так говорит. Но несмотря на то, что его представления об истории Средних веков скорее походили на бал-маскарад, для борьбы с Францией он мог прихватить, пусть даже в качестве маскарадного костюма, доспехи Чёрного принца[380] или корону Генриха Монмута[381].

Вывод здесь такой: даже аристократы с большой долей вероятности могли быть популярны, поскольку патриоты всегда будут популярны. Верно, что последние Стюарты сами по себе были далеки от непатриотичности – того же Карла II, в частности, с полным правом можно считать создателем британского флота. Но из всех прочих стран с особой симпатией они относились именно к Франции. Там они получали убежище – старшие до, а младшие после их пребывания у власти. Франция поддерживала позднейших якобитов в их попытках восстановить права на трон. Но для новой Англии, особенно для новой английской знати, Франция была врагом.

Изменения, которые с конца XVII века претерпели внешние сношения Англии, можно символически соотнести с двумя факторами. Первый связан с воцарением на английском троне голландского короля. Второй – с воцарением там германского короля. Вильгельм Оранский был вроде пушки, затащенной в крепость через брешь в стене, и поскольку он был иностранной пушкой, то его пускали в дело преимущественно в тех конфликтах, которые для Англии являлись внешними. Правда, в этих конфликтах и сами англичане, а особенно английские аристократы, могли сыграть большую роль. Что касается Георга из Ганновера[382], то им английские аристократы брешь в стене просто заткнули, как, бывает, латают подобные дыры первым подвернувшимся под руку хламом.