Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Однако парламент все-таки был парламентом. Он исполнял определенный своим именем долг – в нем

говорили и старались делать это хорошо. Он поступал так не только потому, что терпеть не мог пустой болтовни, подобной нынешней, – он был, к вечной славе нашей страны, большой «мастерской слов», а не просто магазином готовых речей с финансовыми рекомендациями или на случай официальных заявлений. И подобно тому, как это было у других художников, забота англичанина XVII века о своем ораторском искусстве – это доказательство его искренности, а не наоборот. Восторженный панегирик Бёрка столь же роскошен, как сонет влюбленного поэта, – но это потому, что Бёрк действительно восторжен, как влюбленный. Злобное обличение Юниуса[395] составлено с холодной тщательностью, как яд времен Ренессанса, – но это потому, что Юниус на самом деле злобен, как отравитель.

Поэтому никто из тех, кто чувствует этот нерв времени, ни на минуту не усомнится, что многие из английских аристократов XVIII века действительно восторгались свободой. Их голоса трубили об этом в каждом своем слове. Что бы ни имели в виду их предшественники, эти люди утверждали именно то, что думали, когда говорили о светлой памяти Хэмпдена и важности Великой хартии вольностей. Эти патриоты, которых Уолпол[396] назвал «мальчиками», в большинстве своем и были настоящими патриотами – или, что вернее, на самом деле были мальчиками. Если угодно, среди аристократов-вигов было много настоящих вигов – тех, кто соответствовал определению этой партии как законной защитницы от тиранов и царедворцев.

Но если у кого-то на основании того факта, что виги-аристократы были вигами, зародится сомнение – а были ли виги-аристократы аристократами? -то в этом легко удостовериться. Достаточно будет вспомнить, например, законы о дичи и законы об огораживании, которые они приняли, или закон о строгом дуэльном кодексе и уложение о наградах, на которых они настаивали. Однако если вы действительно хотите убедиться, прав ли я, называя весь этот мир аристократией, то есть чем-то противоположным демократии, то на этот случай есть подлинная историческая проверка.

Когда республиканство в полный голос заявило о себе на исторической арене, аристократия тут же развязала с ним две большие войны, или (если вам больше нравится другой взгляд) республиканство моментально развязало две большие войны с аристократией. Америка и Франция обнажили подлинную природу английского парламента. Лед может искриться, но настоящая горячая искра покажет, что перед нами всего лишь лед. Когда красное пламя революции прикоснулось к морозному великолепию вигов, они тут же зашипели и хлынули в бой. Это была война пламени, стремившегося растопить лед, и воды, стремившейся потушить пламя.

Необходимо отметить, что одним из достоинств аристократов была свобода, но свобода для себе подобных. Иными словами, одним из достоинств аристократии был цинизм. Они не впадали в обольщение, подобно нашей модной беллетристике с ее картонными идолами в виде хорошего человека по имени Вашингтон и плохого человека по прозвищу Бони[397]. Они как минимум понимали, что дело Вашингтона далеко не так однозначно бело, а Наполеона – не так однозначно черно, как это выглядит в большинстве широко разошедшихся ныне книг.

Они испытывали естественное восхищение перед военными дарованиями Вашингтона и Наполеона и совершенное, без примесей, презрение к германской королевской семье.

Но аристократы как класс были не против лично Вашингтона или против лично Наполеона. Аристократы были против них по той причине, что и тот и другой выступали на стороне демократии. Огромной несправедливостью в отношении английского аристократического правительства того времени является наша неспособность осознать это принципиальное различие, особенно в случае с Америкой. Есть известная шутка про заблуждения англичан, весьма уместная в этом случае: они часто обеляют себя там, где поступают категорически неправильно (как, например, с Ирландией), но столь же часто очерняют себя там, где поступают более-менее верно (как, например, с Америкой).

Правительство Георга III установило определенные налоги на колониальные сообщества восточного побережья Америки. И вовсе не самоочевидно, если говорить о праве и прецедентах, что правительство империи не может устанавливать подобного рода налоги для колонистов. Да и не в налогах было дело, хотя нет смысла отрицать, что гнет налогов неизменно способствует росту революционных брожений. У олигархов-вигов имелись определенные недостатки, но полное отсутствие симпатии к свободе, особенно местной свободе, тем более с учетом их родства по крови и авантюризму с заморскими собратьями, было явно не их недостатком.