Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

К сожалению, в отношении английского джентльмена – пусть он как личность и будет галантен и великодушен – со всей определенностью можно утверждать, что его честь выросла из бесчестья. Он как бы находится в положении аристократа из романа, чье великолепие отмечено пятном мрачной тайны, уязвимым для шантажа. В первую очередь у него имелся досадный момент в родословной. Иные герои провозглашали, что они произошли от богов, которые были величественнее, чем они сами. Но наш джентльмен оказался куда более героическим, чем его предки. Их слава связана не с Крестовыми походами, а с великим грабежом. Их отцы пришли не с Вильгельмом Завоевателем, а лишь лукаво помогали приходу Вильгельма Оранского.

Его собственные подвиги часто были воистину романтичны – он совершал их в городах султанов Индии или в морском бою на деревянных кораблях. Но подвиги основателей его рода выглядели болезненно реалистично. В этом смысле великие джентльмены скорее ближе к наполеоновским маршалам, чем к нормандским рыцарям, однако не дотягивают и тут. Маршалы могли происходить из крестьян и лавочников, но олигархи происходили из ростовщиков и воров. Таков, хорош он или плох, парадокс Англии: ее типичный аристократ был типичным выскочкой.

Но была и еще одна, худшая тайна. Семьи новой английской знати не только положили кражу в свое основание – эти семьи продолжали красть. Такова неприглядная правда: все XVIII столетие, под речи великих вигов о свободе, под речи великих тори о патриотизме, в годы Вандиваша и Плесси[405], в годы Трафальгара и Ватерлоо в главном сенате страны неизменно шел один и тот же процесс – парламент билль за биллем продолжал огораживание в интересах крупных землевладельцев тех самых общинных земель, которые сохранились в крестьянском пользовании со Средних веков.

Это не только игра слов, это роковая политическая ирония нашей истории – общины уничтожались именно Палатой общин. Само слово «община», как мы уже отмечали, утратило свое моральное значение и превратилось в обычный топографический термин для обозначения никчемной, заросшей кустами земли или просто пустырей, которые не имело смысла присваивать. В XVIII веке последние выжившие общины связывались только с историями о разбойниках с большой дороги, до сих пор встречающимися в наших книгах.

Таков мистический грех английских помещиков – оставаясь человечными, они разрушали человечность вокруг себя. Их собственный идеал, более того – их собственный уклад жизни, был куда великодушнее и мягче, чем суровые будни пуритан или дикость прусской знати. Но земля ссыхалась под их улыбками, как под алчными взглядами пришельцев. Будучи англичанами, они оставались по-своему природно добры, однако их положение основывалось на лжи, и эта двойственность превратила добродушие в жестокость.

Французская революция бросила вызов, и вигам пришлось снять маски. Они оказались перед выбором: смогут ли их умы примириться с демократией или же им проще признать, что они – аристократы. Виги предпочли – что и продемонстрировал их философский эталон Бёрк – быть настоящими аристократами. Итогом этого выбора стал Белый Террор – период антиякобинских репрессий. Он со всей определенностью показал, кому виги на самом деле симпатизировали.

Коббет, последний и величайший из йоменов, класса мелких фермеров, постепенно съедаемого крупными землевладениями, – был брошен в тюрьму всего лишь за протест против бичевания английских солдат немецкими наемниками. В том диком разгоне мирного митинга, который получил название «битвы при Питерлоо», участвовали именно английские солдаты, однако действовали они именно в духе германских. Одна из горьких насмешек, то и дело липнущих к нашей истории, заключалась в том, что старый йоменский дух подавляли солдаты, все еще называвшиеся «йоменами».

Имя Коббета здесь принципиально важно – и оно часто игнорируется как раз в силу того, что важно. Коббет был единственным, кто видел тенденцию своего времени в ее целостности и кто бросил ей вызов именно как некоему целому. Он был единственным и вышел на бой в одиночестве. Вся наша новая история проходит под знаком того, что, невзирая на ведущуюся борьбу, массы безмолвствуют. Они хранят молчание потому, что борьба теперь обычно -постановочное шоу. Большинство людей понимают, что партийная система может считаться народной лишь в том смысле, в каком народны футбольные матчи. Но во времена Коббета еще имели место более животрепещущие разногласия, не столь поверхностные – это были разногласия, вызванные обстоятельствами, которые разделили старых сельскохозяйственных джентльменов XVIII века и новых торгово-промышленных джентльменов века XIX.