У англичан есть свойство, отличающее их от ирландцев и шотландцев – любой формальный закон или политический принцип они превращают в нечто заведомо несправедливое по отношению к последним. Парадокс в том, что Англия не только возводит свои крепостные стены из хлама, но зачастую обретает защиту именно при помощи того, что сама выкинула на свалку как хлам. Иными словами, Англия обладает свойством, благодаря которому даже в поражениях добивается успеха – и это весьма существенно. Некоторые из лучших ее колоний поначалу были поселениями каторжников, причем заброшенными поселениями каторжников. Так же и английская армия во многом состояла из тюремных пташек, выпущенных в результате «очистки тюрем» – однако это была хорошая армия, набранная из плохих людей. Более того, это была веселая армия – из невезучих людей.
Такова яркая особенность, которая пронизывает все реалии английской истории, но ее очень трудно отразить в книге, этой истории посвященной. Зато она сверкает в наших фантастических романах и в песнях наших улиц, но ее квинтэссенция – разговорная речь. У этой особенности нет имени, кроме абсурда. Необъяснимый логикой смех – отрада английской души. С ним она переживала самые тяжкие невзгоды с превеликим терпением – в том числе и времена террора, в которые более серьезные ирландцы конечно бы восстали.
Этот вариант абсурдной свободы, этот вариант веселой человечности выстоял во всех передрягах и засасывающих водоворотах порочной экономической системы, пережил кавалерийские атаки реакционеров и иссушающие опасности материалистических общественных наук, воплощением которых стали новые пуритане, сумевшие вычистить из себя даже религию.
Самое скверное, что произошло в ходе долгой эволюции с английскими юмористами – их медленное сползание по общественной лестнице. Фальстаф[417]
был рыцарем, Сэм Уэллер[418] – слугой джентльмена. Последние тенденции, похоже, свидетельствуют о том, что Сэм Уэллер будет низведен до статуса Ловкого плута[419]. Определенно нас должно радовать, что какие-то, пусть изрядно растоптанные традиции и темные воспоминания о Веселой Англии все-таки выжили. Для нас к лучшему, что наши общественные науки спасовали перед этим смехом, а наша государственная машина сломала о него зубы.Ведь когда раздался звук трубы, когда настал страшный день испытаний, поденные работники унылой цивилизации вышли из своих домов, похожих на норы, как будто воскресли из мертвых, и встали на защиту своей страны – под странным солнцем без веры, с одним лишь чувством юмора. И каждый поймет, к какой нации принадлежал Шекспир, рассекавший молниями каламбуров и прибауток темную страсть своих трагедий, если хоть раз услышит, как наши солдаты во Франции и Фландрии кричат: «Открывай галерку!» – кричат, как в театре, как будто они, молодые, пришли к дверям смерти, которые еще заперты, и готовы взломать их.
XVII. ВОзвращение варваров
Единственный способ писать народную историю, как я уже отмечал, это рассказывать ее задом наперед. Например, можно, оттолкнувшись от самых обычных предметов на своей улице, поведать о том, откуда каждый из них взялся и как здесь очутился. Мне для моей цели вполне достаточно двух предметов, знакомство с которыми длится у меня всю жизнь, пусть их особенности во многом и зависят от моды и представлений о приличии. Один из этих предметов, становящийся все более и более редким, это головной убор, который мы называем цилиндром. Второй, все еще формально привычный, – брюки. История этих смешных вещей -ключ ко всему, что случилось с Англией за последние сто лет.
Не обязательно быть эстетом, чтобы воспринимать оба эти предмета как нечто противоположное красивому или тому, что можно назвать «разумной стороной красоты». Формы человеческих конечностей могут быть красивыми, как и линии свободно ниспадающей ткани – но только не брюки, которые слишком просторны, чтобы уподобиться первым, и слишком тесны, чтобы повторить естественные складки второй. Даже не обладая тонким чувством гармонии, легко заметить, что среди сотен шляп различных фасонов и пропорций именно цилиндр вытянулся выше прочих и оттого сделался неустойчив. Но вот что забыто: две эти фантастические вещи, бросающиеся в глаза как бессознательные причуды, изначально были причудами вполне сознательными. Наши предки, надо отдать им должное, не рассматривали их как предметы повседневного обихода. Они считали их если не смешными, то претенциозными.