Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Опять же, свобода, которую Германия дает индивидуальности, – это в точности та свобода, которая доступна рабам – свобода думать, свобода мечтать, свобода впадать в ярость, свобода выдвигать любые интеллектуальные гипотезы о неизменном мире и государстве. Ведь рабы всегда имели этот набор свобод от стоических принципов Эпиктета до забавных волшебных сказок дядюшки Римуса. Не менее верно и то, что утверждают все защитники рабства: раз уж историю можно измерять по материальным показателям, то приходится признать – материальные условия подчиненных при рабстве имеют тенденцию к улучшению, а не наоборот.

Когда я однажды указал, как точно «модельная деревня» одного великого работодателя воспроизводит безопасность и уединение старой рабовладельческой усадьбы, этот работодатель счел вполне достаточным возмущенно ответить, что он предоставляет своим наемным работникам бани, игровые площадки, театр и так далее. Возможно, он думал, что плантатор из Южной Каролины до него не хвастался тем, что предоставляет рабам банджо, книги гимнов и места для прогулок. Тем не менее банджо предоставлял именно плантатор, так как рабы не имели собственности.

Если эта германская социология возобладает среди нас, то я думаю, что ряд наших мыслителей, сходящихся в убеждении о ее превосходстве, будет славить многих доблестных джентльменов, чьи могилы находятся на поле последней битвы с дикостью. Людей, которые имели отвагу сражаться за нее, умирать за нее, и конечно, дать ей свое имя.

На этом принятии Англией германского акта о страховании я завершаю свой набросок о предыдущих отношениях двух стран. Я пишу эту книгу потому, что хочу раз и навсегда раскрыть тему¹ для моего друга профессора Вихря из Пруссии. Он так усердно защищал свою страну, что в итоге отчаялся и стал обвинять мою. Он перестал, под дружный смех, пытаться называть что-то правильным, поскольку даже его канцлер сказал, что это неправильно. Но он думает, что если сможет показать, будто кто-то в Англии делает что-то неверно, то эти два минуса в итоге дадут плюс.

Ради умаления страданий католиков-поляков этот пруссак не пошевелил и пальцем – даже не попытался, лишь ожесточился; однако у него нашелся (до чего же прекрасна человеческая непоследовательность!) теплый уголок в сердце для католиков-ирландцев. Он ничего не сказал от себя о кампании в Бельгии, но он до сих пор не перестал говорить мудрые, полные укоризны слова о кампании в Южной Африке[189]. Что ж, эти слова надо принять. Я не имею ничего общего с глупой претензией переднескамеечников[190], полагающих, будто бы наши правители всегда правят хорошо, что наши правители никогда не обеляют себя и даже не имеют надобности обелять.

Единственное моральное превосходство, на котором я настаиваю – это отказ от защиты того, что нельзя защищать. Я искренне призываю моих соотечественников не прятаться за тонкими официальными извинениями, фальшь и недостаточность которых наши сестринские королевства и подчиненные нам расы прекрасно видят. Мы можем покаяться в том, что наши преступления – как горы, закрывшие небеса, и при этом не бояться такого сравнения.

Может быть, кто-то опасается застрять в этот темный час в наших прошлых провалах, но я убежден, что главный риск не в этом. Я верю, что самая страшная опасность для наших армий сейчас исходит от малейшей струйки дыма самовосхваления, малейшего аромата моральной подлости, любого признака наглой и абсолютной беспардонности, из-за которых любой бур, или шотландец, или валлиец, или ирландец, или индиец могут почувствовать, что они торят путь для второй Пруссии.

Значительную часть жизни я критиковал и осуждал существующих правителей и установления моей страны: по-моему, это самое патриотическое занятие, какое только может быть у человека. У меня нет иллюзий ни относительно нашего прошлого, ни относительно нашего настоящего. Я думаю, что вся наша история взаимоотношений с Ирландией – это вульгарная и невежественная ненависть к распятию, выраженная при помощи распинания. Я думаю, что Бурская война была грязной работой, сделанной под бичами ростовщиков. Я думаю, Митчелстаун[191] был позором. Я думаю, Деншавайское дело[192] – это дьявольщина.

И тем не менее есть одна часть нашей жизни и истории, в которой можно говорить об абсолютной незапятнанности Англии. Лишь в одном случае наши одеяния белы и над нами венец невинности. Как бы ни был долог и утомителен список наших грехов, только в одном случае мы не сделали ничего плохого. Мы обижали кого угодно, но мы никогда не обижали Германию. Снова и снова мы вытаскивали ее из мстительных рук ее врагов, спасали от святого гнева Марии Терезии, от нетерпимого и высокомерного здравого смысла Наполеона. Мы прикрывали тыл немцам, когда они грабили Данию и расчленяли Францию. Если бы мы так служили нашему Богу, как служили их королям, сегодня бы их не было на нашем пути, они бы не злословили на нас и не убивали нас.

IX. Пробуждение Англии