Краткая история Англии и другие произведения 1914 – 1917

Нет, это был не тот случай, когда две башни различаются формой крыши, но стоят рядом на одной земле. Это был случай арки, когда камни в столбах могут думать, что принадлежат к разным зданиям, но камни рядом с замковым камнем знают, что он – один на всех. Эта «машина с двумя руками» по-прежнему готова была обрушивать удары, но уже не на другую часть себя, а на тех, кто рисковал отрицать, что она еще может так поступить. Нами как бы правили король и королева Страны чудес[203], которые могли рубить головы не за то, что те встревали в их споры, а за то, что те твердили об отсутствии таковых. Закон о клевете отныне преследовал не ложь о частной жизни, а правду о ней. Представительная власть перестала быть представительной, но превратилась в лабиринт с лазейками.

Так вышло из-за чудовищного влияния теневых денег, благодаря которым многие только и смогли выиграть самые разорительные выборы века. Эти деньги давались и распределялись еще менее прозрачно, чем принято в торговле самого низкого пошиба. Только один или два голоса поднялись против этих тайных финансовых потоков, но мало кто их услышал. Через эти потоки великие капиталисты вертели политикой, да и всем остальным тоже. Бедные безнадежно противостояли растущим ценам, а все попытки потребительской кооперации или совместного отказа от плохо оплачиваемой работы рассматривались прессой, как либеральной, так и консервативной, как выпад против государства. Так оно, по сути, и было, но это государство основывалось на рабстве.

В таком состоянии находилась Англия в 1914 году, когда Пруссия, к этому моменту уже вооруженная до зубов и уверенная в триумфе, возвысилась над миром и торжественно, как будто выполняя некое предназначение, освятила свою кампанию преступлением. Она вломилась в запретную дверь, причем в ту, которую сама себе открывать запретила – маршируя во Францию через нейтрализованную Бельгию, она каждым своим шагом нарушала собственное слово. Бельгия попыталась сопротивляться, как, впрочем, должны были сделать и мы. И мгновенно все вторжение окрасилось пламенем нравственного помешательства – нации, наблюдающие за происходящим, тут же обратились в невинных младенцев, никогда не знавшихся с пруссаками.

Статистика жертв и мучений мирного населения быстро превзошла всякое воображение. Два моих друга побывали в деревне, разграбленной прусскими войсками. Один видел дарохранительницу со святым причастием, которую терпеливо расстреливали, как мишень, выстрел за выстрелом. Другой видел деревянную лошадку и другие игрушки в детской, трудолюбиво разрубленные на куски. Этих двух фактов вполне достаточно, чтобы понять, какой именно дух здесь орудовал.

И случилась странная вещь. Англия, у которой вообще не было армии в современном смысле этого слова, была спасена ее собственными детьми. Уважаемые учреждения и отдельные репутации заколебались и рухнули – хотя лидеры государства повели себя достойно и отвергли взятки иностранного задиры, многие политики оказались куда безумнее и слабее, пусть в душе они и считали себя патриотами. Один из таких политиков пытался сдерживать и журналистов, и самого себя, хотя был куда скандальнее, чем они. Другой обвинял рабочий класс в стиле пьяного лектора, рассуждающего о пользе воздержания. Но Англия была спасена теми, о ком уже почти забыли, -англичанами. Простые люди с простыми убеждениями, главное из которых – ненависть к несправедливости, вышли из мрачных арендованных углов, из опрятных магазинов, покинули поля и предместья, фабрики и притоны – и потребовали себе оружие.

Их набралось как минимум три миллиона – островитян, покинувших остров так же просто, как горцы спускаются с гор навстречу рассвету.

X. Битва на Марне

Впечатление, произведенное первой неделей войны, было таким, как будто британский контингент подоспел к концу света вовремя. Или, скорее, любому чувствительному человеку, затронутому как современными сомнениями, так и современным мистицизмом, показалось, что старым теократическим представлениям далеко до тошнотворного ужаса наших дней. То были дни суда, но на троне в небесах, на плечах херувимов, восседал не Бог, но кто-то другой.

Британцы были отправлены в крайнюю западную точку союзной линии на севере. Другой фланг этой линии опирался на надежный город-крепость Намюр, а наш фланг не опирался ни на что. Не будут сентиментальной чушью слова о том, что в этой позиции было что-то жалкое – неприкаянный угол странной земли, где между нашими войсками и морем были только унылые поля Северной Франции. Им было ясно, что этот неприкаянный угол враг, скорее всего, накроет своими снарядами – очевидно, что смерть может прийти с любой стороны.